Утром в магазине все шептались – к Володьке Савельеву жена вернулась!
— Вот те крест! – говорила баба Маша, жившая прямо напротив Савельева. – Я сама видела – у дома остановилась черная машина, и из нее Танька выкатилась. Пузо у нее, вот и выкатилась! А мужик тот, который привез ее, значит, выкинул сумки со шмотками из багажника и умотал.
— Да ты что? И он ее пустил?
— Ну а то! Жена все-таки. Не на улицу же ему ее выгонять!
Каждая из стоявших в магазине высказывала свое мнение, но все сходились к одному – детям нужна мать, и Савельев молодец, что ее принял, правда, непонятно что теперь с нагулянным дитём делать.
— В детский дом его можно сдать, – решила горластая Людка.
И только Юлька, внучка той самой бабы Маши, молчала, до боли закусив нижнюю губу…
Обсуждали весь день, и весь день мимо дома Савельевых словно бы случайно прогуливались, пытаясь усмотреть, не мелькнет ли Танькина фигура в окне. Но окна были зашторены, так что ничего любопытствующие не узнали.
То, что Танька гулящая, знали все с самого начала – Володька ее из города привез и уже с дитём. Жаль мальчика, не прожил долго – от хвори какой-то в первую же зиму и сгинул. Но Танька особо не горевала – народила еще двух пацанов, вроде как Савельевских, по крайней мере, таких же вихрастых и лопоухих. Это, однако, не мешало ей шастать то к одинокому трактористу, то к фермеру Игнату, который вообще ни одной юбки не пропускал. Савельева все жалели – такой парень хороший: и добрый, работящий, а смотри ж, какую бабу себе выбрал непутевую!
Когда Танька сбежала с заезжим закупщиком картошки, пересудов было на целый месяц: все гадали, вернется она за детьми, или с Савельевым их оставит. И баба Маша еще тогда сказала:
— Вот посмотрите – она еще обратно приползет! От добра добра не ищут, а Володька – золото, а не мужик! Эх, не было бы у него мальчишек, я бы Юльку мою за него посватала.
Юлька работала учителем начальных классов, и как приехала после вуза в деревню работать, так в девках тут и застряла – женихов нормальных давно разобрали. Да и не до этого ей было – учителей мало, и два класса она вела, а еще в школьной библиотеке работала. И как раз оба Савельевских у нее учились – старший в четвертом классе, младший во втором.
Баба Маша словно в воду глядела – когда Танька уехала, бросив детей на мужа, Юля невольно стала посматривать на одинокого отца, который сам обратился к ней за помощью: раньше-то школьными делами жена занималась, он в этом ничего не понимал, вот и звонил учительнице, пока со своими сорванцами уроки делал, спрашивая, сколько клеточек нужно отступать и какой ручкой писать.
— А то вырастут охламонами, как я, – жаловался он. – Меня-то бабка воспитывала, не до уроков нам было, так что я восемь классов с трудом окончил.
Юлька жалела и бедного Савельева, и его хороших, в общем-то, мальчишек – одноклассники их дразнили, обзывали их мать самыми грубыми словами, а те в ответ дрались, и приходилось Юльке их у завуча выгораживать, а потом с Савельевым беседы вести. Ну а там, где беседы, и личное участие, так что однажды, когда он в благодарность принес ей кедровых шишек и брусники, между ними проскочила искра, которую тушить они и не думали – никто не верил, что Танька когда-нибудь вернется.
— Юлия Сергеевна, наша мама приехала! – радостно сообщил младший Савельев, гордо оглядываясь на одноклассников – во, видели?
— Это хорошо, – силилась улыбнуться Юлька. – А теперь давайте перейдем к математике…
Нет, она не злилась и не обижалась на своего Савельева, наоборот – гордилась его великодушием: не каждый после такого жену обратно примет, да еще и с ребенком. Но сердце ее при этом наполнялось такой тоской, какой Юлька никогда не знала – прикипела она уже к нему и к мальчишкам, только на днях говорили о том, что хватит прятаться, и это хорошо, что никому ничего рассказать не успели.
Конечно, он нашел время и поговорил с Юлькой – шапку мял в руках и смотрел в пол.
— Сама понимаешь – мать она им все-таки. Они так рады, особенно Мишка – он же маленький еще, плохо ему без мамки.
Про ребенка, который должен был родиться у Таньки неизвестно от кого, они не говорили.
— Понимаю, – сказала ему Юлька. – Будь счастлив, Володя…
Он шагнул было к ней, хотел обнять, но Юлька отшатнулась – боялась, что не сможет потом отпустить его, вцепится мертвой хваткой.
В этот самый момент к Юльке и ввалилась баба Маша – она всегда без предупреждения приходила. А зачем предупреждать собственную внучку, которая, тем более, совсем одна живет? Глаз у нее был наметанный, и она сразу все поняла.
— Бабушка, не говори только никому, – попросила Юлька.
— Да ты что, разве же я скажу кому…
Она и не сказала. Только соседке Гале, да и то потому, что она заметила, что Танька красивая баба, вот ее Володька Савельев и прощает, а некрасивые вечно в девках сидят. Баба Маша сразу поняла, что это камень в их огород, и нашлась что ответить.
Через неделю уже вся деревня знала, что пока Танька в городе с любовником жила. Савельев тоже не дурак – молодой учительнице под юбку залез.
— Ненавижу вас! – закричал старший сын Савельева Гришка, выбежал из класса, а Юльке оставалось только краснеть, пряча глаза от детей.
Потом и сама Танька к ней пришла – обещала космы все выдергать, если Юлька хотя бы на миллиметр к ее мужу приблизиться.
Стыдно было Юльке – вся учительская это слышала. Домой убежала в слезах, не могла больше сдерживаться.
А там ее Володя дожидается.
— Юль, прости, я ничего ей не говорил. Ну, честное слово!
— Знаю, – она уткнулась в его широкую грудь, спрятала заплаканное лицо в его старой фуфайке, пропахшей хлевом и сигаретным дымом.
Стояли они так долго-долго, и было им одновременно хорошо и плохо. Но в дом Юлька Володю не пустила.
Рожать Таньку повезли ночью – уже дождаться не могли, когда же она, наконец, родит, по подсчетам бабы Маши сильно та перехаживала, но самой Таньке хоть бы хны. Поговаривали, что она вообще негритёнка должна родить, вот и держит дитё в пузе, не дает ему наружу выйти.
Савельев, хоть и не был отцом, все равно беспокоился – в школу пришел, чтобы мальчишек забрать, а самому, лишь бы Юльку одним глазком увидеть. Бледный весь, небритый.
— Ну как? – спросила тихонько Юлька.
— Не знаю, рано еще.
К вечеру уже баба Маша не выдержала – пришла вроде как помощь с детьми предложить, а сама разведать, кого там Танька родила.
— Да не говорят мне ничего, – развел руками Савельев.
— Точно негритёнка, – сказала тогда баба Маша соседке Гале, и к утру уже вся деревня про то знала.
А вечером Савельев пришел в магазин за бутылкой водки.
— Померла, – испуганно сообщил он. – И Танька, и девочка.
И заплакал, как ребенок.
Тут уже многие пришли его утешать, и баба Маша в первых рядах, чтобы охранять вакантное место – уж теперь она Юльку свою пристроит.
А Юлька сама долго у Савельева не появлялась, и даже на похороны не пошла – стыдно ей было, ведь она думала долгими зимними ночами, чтобы Танька эта исчезла. Вот она и исчезла.
Савельев сам к ней пришел. На сороковой день.
— Я сейчас не смогу на тебе жениться, нехорошо это, – сказал он. – Но через год обязательно женюсь. Обещаю. Дождешься меня?
Конечно, Юлька дождалась. Да и уже через пару месяцев она у него большую часть дня проводила – готовила, убиралась, но ночевать к себе шла. Младший Савельев сын ее сразу принял, а вот со старшим не все так гладко было. Но это уже совсем другая история…
— Я придумала! – заявила баба Маша, ввалившись без предупреждения к Юльке. – Вот, смотри!
Она сунула внучке в руки проспект, на котором желтым по красному говорилось, что объявляется набор седьмых, восьмых и девятых классов в Кадетское училище. Ниже – фотографии мальчиков в форме, серьезных и симпатичных.
— Вот, сдадите Гришу в училище, хватит ему уже нервы тебе мотать. Он и раньше-то жизни тебе не давал, а теперь, как узнает, так и вообще…
Про это Юлька пока никому не говорила, даже мужу, но от глаза бабы Маши ничего нельзя было утаить – сразу она заметила и округлившуюся грудь, и осунувшееся лицо («Девка будет, они всегда у матери красоту забирают»), и руки, стремившиеся прикрыть несуществующий еще живот.
Ребенок у них не получался долго. Первая жена Володьке двух сыновей родила, и он Юлю не торопил, а вот сама она очень хотела ребенка, особенно девочку. Но девочка не получалась, и когда на Новый год Володя сказал: «Ну, давайте загадаем, чтобы у мальчишек, наконец, родилась сестренка», Гриша поставил стакан с лимонадом на стол и произнес:
— У нас уже была сестренка, хватит.
Володя попытался как-то сгладить ситуацию, но это у него всегда не особо получалось: с самого первого дня, как они сошлись, младший сын принял её, словно так и надо, а старший, наоборот, возненавидел еще больше – не смог простить, что его учительница крутила роман с отцом, пока мама уехала из дома. Юлька оправдывала Гришу – все же, какая ни была, а мать, а он ребенок, где ему понять все эти взрослые премудрости.
— Ага, как портки стирать ему, так это ты, а как по дому помочь – он не при делах, – ругалась баба Маша.
И это она еще не знала про все Гришины проделки – раньше Юля рассказывала, а потом перестала: он и конспекты ее уроков в печке жег, и платье любимое ножницами порезал, и всю рассаду помидор вырвал… В общем, за два года много чего было, и терпение Юльки было на исходе. Поэтому она проспект не выбросила, а спрятала в карман, хотя бабе Маше сказала, что поздно уже – сентябрь начался, не возьмут.
— Возьмут, – баба Маша тыкнула толстым пальцем с обломанным ногтем в нижнюю строчку: «Донабор до октября месяца».
Володе Юлька не стала ничего говорить – он бабу Машу слушался, называл ее бабулечкой и просто обожал, так что лучше она сама сначала подумает, что ей делать. Вроде как мысль дельная – она с Гришей никак не справляется, а в проспекте вон чего только не обещают, может, и правда хотя бы постель за собой заправлять научится. Но, с другой стороны, как отправить ребенка одного и так далеко? Маленький же он совсем, хоть и вредный. Нет, нельзя – была бы жива его мать, она бы сына в интернат не отправила. Да, сложно с ним, хорошо хоть Юля его не учит, да и младший Мишка с этого года в пятый класс от нее ушел, теперь никто не будет за спиной шептаться, что она своему специально пятерки ставит. А если Миша и правда умничка, никогда у нее таких учеников не было, как он.
И словно для равновесия был у нее и другой – Валерка Ситников, которого пришлось в четвертом классе на второй год оставить. Думала, что избавилась от него, а завуч ее опять уговорила взять два класса.
— Как я первый и четвертый-то, – попыталась отговориться Юлька.
— Ой, а что там делать с первым – два притопа, три прихлопа. Выручайте, Юлия Сергеевна, некому совсем, вы же знаете – Верочка на пенсию ушла, хотела досидеть, но ноги…
Пришлось соглашаться. Валерка, когда узнал, прямо на уроке выругался и на пол сплюнул. А потом назвал Юлю таким словом, что стерпеть она не смогла.
— Так, Ситников, сейчас к директору пойдешь!
— А что – Грише можно вас так называть, а мне нет? – с вызовом спросил он.
Юлька покраснела до корней волос. Но Валерку к директору все равно отвела. А вечером не вытерпела – нажаловалась Володе. А тот, недолго думая, высек сына. Юля пыталась его остановить, но куда там – сильно Володя осерчал, когда услышал, как сын Юлю называет.
Гриша не плакал. Но глаза у него были… «Лучше бы в кадеты его отправила», – подумала Юлька.
Только зря она из-за Гриши переживала – тем же вечером он изрезал вышивку Юли, которую она целый месяц вышивала – трех ангелочков, чтобы забеременеть. И ведь получилось все! Но никто об этом до сих пор не знал…
Володе про вышивку Юля не сказала – собрала обрезки, сложила в коробку – сжечь не поднялась рука. Показалось, что живот налился свинцовой тяжестью. Нет, она не может так рисковать.
На другой день она поговорила с Володей.
— Как здорово ты придумала! – обрадовался он. – Он хороший у нас, Гриша, просто непутёвый, как и мать его, и дисциплины ему не хватает.
— Дело не только в этом, – призналась Юлка. – Кажется, я беременна.
Володька замер на миг, и Юле показалось, что он совсем не рад, но уже в следующий момент он подхватил её на руки и закружи.
— У нас будет девочка! – провозгласил Володя.
— Тише ты! Не говори пока никому, сглазят.
— Завтра я съезжу в город, узнаю, что и как.
Спала Юля той ночью плохо – все никак не могла успокоиться: то ли из-за ребенка, то ли из-за Гриши. И только к утру приняла окончательное решение.
А в школе, словно назло её решению, Валерка устроил очередную выходку, видимо, Гриша его подначил. Доказательств, что это Валерка, не было, но он смотрел на Юльку с таким вызовом, что сомневаться не приходилось. На столе у нее лежала дохлая крыса, а Юля крыс ужас как боялась. В слезах она выскочила из класса, хотя и понимала, что это непедагогично. Ее затошнило, голова закружилась – пришлось облокотиться о стенку.
— Мама, что с тобой?
Это Мишка. Он ее давно мамой звал, за что часто получал от Гриши.
— Все хорошо, иди в класс, – прошелестела она.
Миша послушно ушел, а Юля так и стояла, пытаясь собраться с силами и доковылять до учительской.
— Струсила, училка! – крикнул Валерка.
— Ты кого училкой назвал?
Этот голос прозвучал так неожиданно, что у Юльки в буквальном смысле подкосились ноги. Она обернулась и увидела Гришу. Тот приближался к классу, из которого выглядывали четвероклассники. Большинство из них тут же испарились, но Валерка и его дружки остались стоять.
Гриша заглянул в класс, осмотрел стол и сказал:
— Так. Вы сейчас унесете крысу на улицу. Потом помоете стол. Потом попросите прощения у Юлии Сергеевны. И я не посмотрю, что ты мелкий – ноги выдерну и в уши вставлю.
С Валеркиного лица постепенно сползала вызывающая усмешка. Видимо, что-то было в лице Гриши такое, что давало понять – он не шутит. Через минуту Валерка уже тащил крысу за хвост, испуганно поглядывая на грозного Гришу.
— Спасибо, – сказала Юля.
Гриша дернул плечом.
— Иди, звонок уже был.
— Да какая разница, – бросил он. – Все равно в училище скоро уеду.
Юля вскинула глаза.
— Ты о чем?
— Да я давно рекламу у тебя видел…
Юля заметила, как у него дрожит губа, и вспомнила, как маленького его дразнили из-за мамы, а он дрался с мальчишками, а потом у директора стоял так же, опустив голову, и губа у него так же дрожала… Ей захотелось схватить его в охапку, прижать к себе, пожалеть – бедный ты мой мальчик! Но она знала, что он оттолкнет ее.
— Никуда ты не поедешь, – тихо произнесла она. – Я еще утром отцу твоему сказала. У нас тут новости – сестренка у тебя будет. А ей очень нужен будет такой брат, как ты.
Гриша поднял на нее глаза – удивленные, влажные от подступающих слез.
— Сестренка?
— Да.
Она ожидала, что он фыркнет, скажет что-нибудь, типа «она мне не сестренка». Но Гриша шмыгнул носом, несколько раз моргнул и сказал:
— Если тебя еще кто-то будет доставать, ты только скажи – я их быстро успокою.
Юля улыбнулась.
— Хорошо. Спасибо, Гриша.
Он снова дернул плечом.
— Ладно. Я тогда на уроки пойду. Раз ты…
Гриша недоговорил и пошел по коридору, а Юля стояла и смотрела ему в спину. Она так хотела, чтобы он обернулся… И он обернулся. Улыбнулся ей и махнул. Юля улыбнулась в ответ и вытерла мокрое лицо. «Хороший мой мальчик» – подумала Юля…
Cпасибо за лайк
