Они делали вид, будто не смотрят друг на друга – Тая скашивала взгляд на букет, так чтобы Митя оставался в ее поле зрения, пусть и расплывчатым пятном, все равно она могла воссоздать в своей памяти каждую его черточку с точностью зеркального фотоаппарата. Митя смотрел в тарелку, будто праздничные фаршированные перцы были самым интересным, что он видел в своей жизни.
Тае было семнадцать, Мите на год больше. Впервые они встретились полгода назад – его мать после смерти своего норвежского мужа вернулась на родину, а Митя просто приехал в гости, он в России не был лет с десяти.
— Знакомься, Таисия, это твой двоюродный брат Дмитрий.
Она видела его на фотографиях в соцсетях, но вовсе не была готова к тому, что в его серых глазах окажется целая вселенная, в которую она упадет, разбившись вдребезги, только после осознав, что случилось.
Митя протянул ей руку – никто и никогда не подавал ей руку, и его ладонь оказалась теплой и чуть влажной.
— Приятно познакомиться, Таисия.
Он с трудом выговорил непривычное для него имя, и она на автомате сказала, стараясь вынырнуть из этих глаз:
— Можно просто Тая.
— Тогда просто Митя, – отреагировал он, и отчего-то его щеки покрылись румянцем.
Митя гостил у них почти месяц, и это было самое ужасное время в жизни Таи. Ей все время хотелось с ним разговаривать, но она всячески избегала встреч с ним – боялась, что он догадается, поймет о ее запретных чувствах. Хорошо, что скоро он уезжал, только этим она и жила, твердила себе перед сном: скоро он уедет, скоро он уедет. Даже сестра Дарина заметила, что с ней что-то не то.
— Ты, наверное, влюбилась, – заявила она.
— С чего ты взяла? – покраснела Тая.
— В мультиках всегда так бывает – если девушка странно себя ведет, значит, влюбилась.
Он и правда уехал, и неделю Тая пролежала в постели с гриппом. Папа и мама по очереди приносили ей мандарины, апельсиновый сок, ее любимые грейпфруты, но Тая ничего не хотела – она хотела только спать, потому что во сне она забывала, что Митя уехал, и могла с ним говорить.
Приехал он через полгода, на день рождения своей мамы. Тетя Света сидела в красном платье и с красными губами, но почему-то совсем не счастливая, а тихая и бледная. Все сидели какие-то тихие, но у каждого была своя причина – старшие родственники уже знали страшный секрет тети Светы, Дарина обижалась, что ей нельзя шампанское, а Тая и Митя старались не вспоминать свою встречу после разлуки, потому что они, не сговариваясь, рухнули в объятья друг другу, словно больше не могли ходить на двух ногах, а могли только так, схватившись за другого. И тут же отпрянули друг от друга, испугавшись испепеляющего жара и несказанных слов. Поэтому за столом они делали вид, что не смотрят друг на друга.
Митя уехал. А Тая попыталась выгнать из сердца непрошенные чувства. Она даже согласилась стать девушкой долговязого Бори, который учился курсом старше. Боря был простым и понятным, носил ей розы, подавал пальто. Ходить по ноябрьским улицам было холодно, денег на кафешки у Бори не водилось, и Тая привела его домой – познакомила с мамой и сестрой, папу Боря ни разу пока не застал, но и хорошо: тот был слишком подозрителен к любым парням, появляющимся неподалеку от его драгоценных дочерей.
— Это Дарина в первый раз принимает ванну, тут она в первый раз пошла, это мне три года – смешная у меня была шапка, да?
Она показывала ему семейный альбом, словно этим могла закрепить свои придуманные к нему чувства, но стоило закрыть глаза, и перед глазами все равно был Митя.
Боря потащил ее к себе – знакомить с бабушкой, мамой, братом Ефимом, собакой Тильдой и волнистыми попугайчиками Ритой и Лёней. Все они были под стать Борису – долговязые и простые, с пельменями на ужин и семейным альбомом в красной обложке.
— Это Боря в первый раз купается, тут он почти держит голову – смотри, какие щеки! А тут ему три месяца, такой красивый комбинезон был…
— А почему нет твоих младенческих фотографий? – вдруг задал вопрос Боря, а Тая и не знала, что ответить.
— Наверное, не было фотоаппарата, – пожала она плечами.
Когда тетю Свету положили в больницу, Тая внутренне замерла – Митя не может не приехать! Это так хорошо и так плохо одновременно, что решить, рада она этому, или нет, Тая не могла. И тетю Свету так жалко – она такая замечательная, не должны такие хорошие люди болеть!
— Надо сдать кровь, – сказала мама за завтраком папе, а он, который всегда чуть ли в обморок не падал при одном упоминании об иголках, согласно пробурчал и побежал на балкон – там он прятал сигареты на экстренный случай, хотя курить бросил двенадцать лет назад, когда родилась Дарина.
— Я тоже поеду, – сказала Тая, и не для того, чтобы впечатлить этим Митю, а просто не могла иначе.
— Ты еще маленькая, – отрезала мама.
— Вообще-то, мне уже восемнадцать, – напомнила Тая. – Ты не можешь мне запретить.
Они поехали втроем, а Дарина обиженно рыдала в своей комнате – она тоже хотела сдать кровь, хотя иголок боялась не меньше папы.
Папа в тот день был героем – он упал в обморок, был обласкан вниманием добродушных медсестер, а еще обладал универсальной кровью – первой группой.
— Самая лучшая, всем подходит, – сообщил он.
Тая недоумевала – она, конечно, не очень хорошо учила биологию, но что-то ей подсказывало, что при ее четвертой группе у папы просто не может быть первой.
— Мама, – спросила она, оставшись с ней наедине. – Ты что, нагуляла меня от соседа?
Мама, которая ничего не ела и не пила в этот момент, все равно поперхнулась.
— Ты как с матерью разговариваешь, Таисия?
— У меня четвертая группа крови.
— И что?
— Ты в школе вообще училась?
— Вообще – да!
— Ну и?
— Я тебя не понимаю, – вздохнула мама.
А Тая вдруг вспомнила вопрос Бориса, и ее сердце радостно забилось.
— Мама, – чуть слышно сказала она. – А я, случайно, не приемная?
Лицо мамы пошло пятнами.
— Не говори чушь!
Задавать такие вопросы папе не хотелось – вдруг все же сосед? И Тая поехала к бабушке – та сильно переживала из-за старшей дочери, и ее так и так нужно было навестить.
— Бабушка, – спросила Тая. – Я приемная?
— Кто тебе сказал? – испугалась бабушка.
— Сама догадалась.
Бабушка ничего не отрицала, и Тая вдруг заплакала – тихонько, как плакала только в детстве, когда мама лежала в больнице перед родами, а Тая думала, что она умрет.
— Девочка моя, не расстраивайся, ты для нас самая что ни на есть родная! – бабушка прижала ее к своему вельветовому платью, пахнущему гарденией и жасмином.
Но Тая не расстраивалась. Тая считала дни до приезда Мити.
— Бабушка? А ты можешь рассказать об этом Мите?
Удивление быстро сменилось на ее лице жалостью – бабушка всегда понимала ее лучше всех.
— Бедная ты моя девочка…
Никто, кроме бабушки, так и не узнал о ее запретной любви: все думали, что она случилась позже, когда Митя приехал к больной матери и решил остаться, когда Тая добилась от родителей, чтобы они сказали всем правду. И то, что Митя решил остаться здесь, списали на то, что он не смог оставить больную мать, хотя тетю Свету вылечили, ну, или, как говорят врачи, ввели в ремиссию.
— Все-таки это нехорошо, – говорила мама. – Формально – вы родственники.
Но это только мама. А папе все равно, что Боря, что Митя – никто недостоин его прекрасных дочерей. Кстати, по странному стечению обстоятельств через пять лет Дарина привела знакомиться парня – уже не первого, тут папе пришлось поседеть, разгоняя ее кавалеров, и этим парнем оказался Ефим, брат Бориса. А Борис так не и женился, но не потому, что все еще любил Таю, просто не встретил ту единственную. А вот Ефим в качестве жениха задержался, и однажды Тая и Борис встретились за свадебным столом – Тая, опухшая перед вторыми родами, Борис все такой же долговязый и простой.
— Спасибо, – сказала тогда она. – Это же все фотографии, сама бы я не догадалась.
Борис ничего не понял, но спрашивать не стал — не до этого было. Он глаз не мог отвести от девушки в зеленом платье, и ему не терпелось рассмотреть, есть ли у нее на пальце кольцо…
Спасибо за любовь
