Мужчина накатил немножко. Самую капельку. И по душе добро растеклось. Захотелось сделать что-нибудь хорошее.
Идет, отца вспоминает: «Эх, батя, был бы ты живой. Зашел бы к тебе. Посидели бы. Поговорили. Рано ушел, рано».
Ему бы сейчас девяносто было. Люди до ста живут – и ничего. Старик крепкий был. Здоровый. Но его хворь быстро скрутила – без остатка. Убрался на тот свет.
Смотрит – дед сидит. Скрюченный, старый, подбородок в землю. Такое ощущение, что старик плачет. Нет, конечно, не плакал он. Просто вид у него был – тяжелый. Очень грустный.
Подошел, присел рядом. Спросил: «А вы же на нашем заводе когда-то работали»?
Дед поднял выцветшие глаза, согласился, что в сорок седьмом цеху.
А мужика понесло, что ему всегда интересно было, откуда тогда станки для работы привозили? Болтают, что из Америки.
Ох, деда понесло. Он все про станки рассказал. Что часть здесь стояла, были и эвакуированные станки. Разного – много.
Минут пять рассказывал. Очень оживился. А ему уже следующий вопрос: а сколько смен тогда было? И отапливался ли цех?
Бывают случаи фантастического омоложения. Подбородок в землю уткнулся. И вдруг будто выпрямился, вперед смотрит. Старческая спина тоже выпрямилась. И лицо посветлело.
Про рабочих говорил. Парнишки с местного училища приходили. Тут же – в цехе — рабочие специальности осваивали. У каждого свой наставник был – кадровый рабочий. В войну много поработать пришлось. Но о себе не думали.
Путался в чем-то. Видимо, давно ни с кем не общался. Отвык строить последовательную речь.
Дальше – больше. Где обедали? Была ли заводская поликлиника? И жили в чем? Район же тогда только строился.
Дед говорил, что свою будущую жену во дворе увидел. Стол под черемухой стоял. А тогда люди часто закусывали у подъезда. Вот и она к подружке пришла. Они сели рядышком на деревянную скамеечку, и всю жизнь вместе прожили. Господи! Как хорошо-то было!
Девятого мая во дворе гуляли. Все соседи приходили, праздновали. А песни пели – как артисты. А дома из бревен, бараки. В них и жили. Радовались, что крыша над головой.
А по щеке настоящая стариковская горькая слеза.
Мужик вывел его из этого состояния. Спросил про жену. Какой была? И снова – другая страничка улетевшей куда-то жизни.
Печаль с лица не ушла. Добавил горестно, что смертынька не приходит: «Уж я жду ее, жду. А ее все нет и нет. Тяжело так доживать».
— Все понимаю, что туда успеется. Да уж больно жизнь безрадостная. Одинокая.
Добавил: «Знаешь, иногда кажется, что разговаривать скоро разучусь».
Жена лет восемь как ушла. Но ночью иногда ее шаги слышит. Будто здесь она, рядом, на кухню зачем-то пошла.
Она хозяйственная была. Холодец – самый вкусный. Ни у кого из соседей такого не было.
Поднялся. Бодро пошел по дороге. Потому, что воспоминания сил добавили. Это же очень важно, когда тебя кто-то выслушает. Задаст вопрос и послушает. И не будет притворяться, что интересно.
А мужик остался на скамейке. Он подумал, что пройдет немного лет, и он, как этот дед, будет сидеть, сгорбившись, на скамейке. И вдруг кто-нибудь подарит ему радость. Подойдет и спросит: «А как ты жил? А тебе сейчас не тяжело? Давай поговорим с тобой. И ты нам все расскажешь».
Спасибо за лайк
