Софья открыла дверь своим ключом и вошла в квартиру дедушки. Вообще, эта привилегия — собственный ключ — была только у неё. Никто другой из многочисленной родни такой чести не удостоился. И откровенно говоря, никто и не придавал этому значения: Софью — свою младшую внучку — Игорь Егорович с рождения любил больше остальных. По этому поводу никогда не возникало недопонимания. Ни у кого же не возникает вопросов по поводу того, что солнце по утрам встаёт? Вот и здесь так же. Любит? Так это же здорово.
Софье недавно исполнилось тринадцать лет, и она два года посещала художественную школу, что рядом с дедушкиным домом. Здесь она хранила запасной инструмент, бумагу, учебники. На кухне, там, где свет падает наиболее удачно, стоял мольберт. И запасные ключи были производственной необходимостью.
— Деда, я пришла! — крикнула она, потянувшись телом к кухне.
— Отлично, Софи́я, как раз к обеду.
— Ты что такое вкусное варишь? — стягивая кроссовки спросила девочка.
— Борщец твой любимый.
— О, круто! Руки вымою…
Вскоре она плюхнулась на диванчик у обеденного стола, схватила кусок бородинского и принялась есть.
— Софи́я, не торопись! Сейчас борщ налью…
— Ага, я только один. Обожаю запах тмина.
Игорь Егорович улыбнулся — уж он-то знает, чем побаловать внучку. И это точно не чипсы.
— Деда, а почему ты называешь меня Софи́я? — отправив первую ложку борща в рот и зажмурившись от удовольствия, спросила девочка.
— Ну, может, потому что тебя так зовут?
— Зовут меня Софья, и ты это знаешь. А ты называешь Софи́я, и как-то окаешь и букву «и» тянешь. Почему?
— Не знаю, мне так нравится, — уклончиво ответил дедушка
Как часто бывает, случайный вопрос попал в точку. Тринадцать лет дед называл внучку София, и никто не обращал на это внимания — привыкли. А сейчас Софья спросила просто так, даже не задумываясь. И если бы не загадочная улыбка деда, то не заметила бы, даже не получив ответа. Но уловив еле ощутимое изменение в настроении дедушки, девочка принялась разматывать ниточку.
— Ну так почему Софи́я?
— Ешь, Софи́, и не болтай, — по-доброму проворчал дед.
— Во-о-т! Все сокращённо называют меня Сóфа, а ты Софи́. Актриса такая была… Забыла… — девочка наморщила лоб вспоминая.
— Софи́ Лорен, — подсказал дед.
— Точно! Ты был в неё влюблён, деда?
— Нет, — засмеялся Игорь Егорович.
— Ну а почему тогда Софи́?
— Давай доедай, расскажу.
— А что этот ореол загадочности обязательно напускать? Нельзя сразу рассказать?
— Всё-то тебе надо знать, любопытная Варвара.
Софья быстро-быстро доела борщ, вымыла тарелку, убрала со стола, и всем своим видом показала, что готова слушать. Они пошли в комнату, девочка села в уголок дивана, поджав под себя ноги, привычно взяла в руки альбом и карандаш. Игорь Егорович достал из серванта альбом.
— Слушай, любопытная девочка, — начал он с улыбкой. — Это случилось давно, ещё твой папка не родился. В 1980 году… Ты, наверное, и не знаешь, но в тот год в Москве проводились Олимпийские игры. Вот смотри, — Игорь Егорович раскрыл альбом, с нежностью проведя ладонью по чёрно-белым фотографиям. Это вот олимпийский мишка, которого потом отпустили в небо. Зрелище было! Как ты говоришь — огонь! Разговоров только и было, что об Олимпиаде. Тогда ведь действовал железный занавес, поэтому иностранцы были для нас в диковинку. Иные на них пялились будто на музейные экспонаты.
— Что такое «железный занавес»?
— Упрощённо, это когда никого в страну не пускают, и никого не выпускают.
— Хм…
— Так вот, в то время я как раз работал над строительством манежа в ЦСКА. И уж не знаю как, но нашему руководству удалось добыть билеты. Не так-то просто их было достать! Для своих у нас печатали одни билеты, для иностранцев другие. Кто умел спекулировал, но я не из той породы.
Заметив непонимание во взгляде внучки, Игорь Егорович улыбнулся.
— Эх, Софи, в другое время вы живёте, всё у вас проще. Вам таких слов как, спекуляция не понять, а в то время это каралось законом. Ну да ладно, не о том сказ. Так вот, Софи́я, не только иностранцы были нам в диковинку. Перед самой Олимпиадой навезли в Москву импортных товаров, о которых мы только слышали: жвачки, кока-колу, импортные сигареты, финская салями. Глаза разбегались, всё хотелось попробовать, но ты не представляешь какие очереди были в тех ларьках. И вот во время одного соревнования я потихоньку ушёл с манежа ЦСКА, чтобы купить что-нибудь из импорта. Стою я, значит, возле ларька, разглядываю, прицениваюсь. И вдруг меня кто-то тихонько хлопает по плечу.
Игорь Егорович замолчал на несколько секунд. Взгляд его потеплел и затуманился. Улыбнувшись, он продолжил:
— Оборачиваюсь… Она…
— Кто? — шёпотом спросила внучка.
— София Марианни… Итальянская легкоатлетка. Она выступала в прыжках в высоту. Знаешь, может это игра воображения, но мне кажется, я и сейчас спустя сорок один год помню, как она выглядела тогда. Высокая, стройная, смуглая. Её огромные чëрные глаза смотрели всегда чуть удивлëнно. Наверное, в ней смешалось несколько кровей, потому что волосы у неё были кудрявые, как у темнокожих людей, и она убирала их под белую тряпичную повязку.
— И что она тебе сказала? — нетерпеливо спросила девочка.
— А я не понял, — рассмеялся Игорь Егорович. — Она же по-итальянски говорила. Они знаешь, как быстро говорят! Да ещё при этом жестикулируют, руками размахивают. Очень эмоционально разговаривают. В общем, она что-то протараторила, я стоял как дурак, смотрел на неё и улыбался. Знаешь, будто молния меня ударила. Стою и улыбаюсь, а она всё говорит, да ещё и рукой машет. Потом уже она объяснила мне, что сказала всего пару фраз, но для меня будто мир застыл, осталась только Софи́я, её подпрыгивающие кудряшки и руки с длинными пальцами. А потом она достала из сумочки листок и там было написано, что она просит показать ей, где можно купить мëд.
— Мëд?
— Представляешь, да! Иностранцы везли из СССР «Зениты» — это фотоаппараты такие были, очень ценили их за границей; транзисторы хорошие покупали. Ну а уж без матрёшки никто не уезжал. А Софи́ искала мëд.
— В записке русскими буквами было написано или итальянскими?
— Русскими, конечно! Иначе как бы я понял? Видимо, писали со словарём. И написано было печатными.
— Ну и дальше что?
— Дальше я угощал её мëдом… — улыбнулся Игорь Егорович, спрятав за улыбкой воспоминания, которые никому не расскажешь.
— Ты что всегда с собой мëд таскал? — кипятилась Софья, требуя подробностей.
— В общем, говоря вашим современным языком, я втюрился в Софи́ю по уши. А она в меня.
— На современном языке ты вкрашился, дед, — протянула Софья. — Это что была любовь с первого взгляда, да? Тебя прям молнией шебануло?
— Скажешь тоже! — засмеялся Игорь Егорович. — Ничем меня не сшибало, и не знаю с первого ли взгляда была любовь. Как-то не задумывался.
— Ну тогда рассказывай дальше-то, что было? Дала она тебе эту записку, а ты что?
— А я повёл её на рынок, покупать мёд. Вот так у нас всё и закрутилось-завертелось. Не знаю как, но мы понимали друг друга, даже умудрялись шутить и смеяться. Я знал какие-то слова на английском, она тоже. У Софи́и с собой был итальянско-русский словарик, правда, ужасно потрёпанный. Ну и очень выручали жесты. Оказывается, жестами и интонацией так много можно сказать!
Игорю Егоровичу даже не требовалось прилагать усилия, чтобы вспомнить итальянскую спортсменку. Её длинные, стройные ноги, в светлых бриджах, острые ключицы, широкие скулы и ямочки на щеках возникали в его памяти мгновенное, едва он успевал о ней подумать.
— А потом-то что? Ну, купили вы мёд, и дальше что?
— А дальше мы поняли, что нам нравится общество друг друга и в оставшиеся дни Олимпиады старались встретиться. Это было очень сложно, поверь.
— Почему?
— Ох, деточка, в те времена были свои трудности. Она гражданка другого государства. Просто так по Москве гулять им не разрешалось, по крайней мере, в одиночку. Вполне возможно, что за нами следили. И не забывай — Софи́ спортсменка, у неё режим, тренировки, соревнования… Но всё равно, благодаря её ассистентке и подруге, смогли несколько раз увидеться.
— Сколько раз?
— Четыре.
— Всего-то? — воскликнула девочка. — И ты за это время успел вкрашиться?! А она тоже?
— Думаю, да. По крайней мере, она так сказала.
— Вы признались друг другу в любви? — Софья даже подпрыгнула от радости.
— Конечно! У нас ведь было так мало времени, мы просто не могли не сказать друг другу о главном.
— А на каком языке признались?
— На всех, что возможно. Такие слова понимаются сердцем, а не головой.
— Бли-и-ин… Деда, это так романтично, — Софья мечтательно закатила глаза. — А как вы расстались? Ты плакал в аэропорту? Только честно!
— Нет, не плакал. Потому что я её не провожал.
— Как не провожал? Дед, ты чё совсем рехнулся?
— Говорю же тебе, не всё так просто было тогда. Она же улетала не одна, их была целая делегация, много журналистов, каждую группу провожали с почестями. Как я, простой советский инженер, смог бы туда пробраться? Эх, милая, не так-то всё просто. Это у вас де-мок-ра-ти-я: что хочу, то и ворочу. А мы жили совсем в другом мире.
— И что, деда, ты до сих пор её любишь? А как же бабуля? Она знала про Софи́?
— Конечно, нет! Но, именно благодаря Софи́ твоя бабуля ответила на мои ухаживания!
— В смысле? Как это?
— Твоя бабушка была гордостью института. Она ведь тоже занималась спортом, ей даже предлагали попробовать себя в этом направлении. Но она выбрала семью, выбрала родить твоего папку и дядю Диму.
— При чём здесь твоя итальянка? — нетерпеливо перебила девочка.
— Софи́ оставила мне в подарок целую коробку жвачек и каких-то импортных конфет. И когда я познакомился с Томой, она не особо обращала на меня внимания — ухажёров-то хватало. Вот я её и принялся угощать итальянскими сладостями. А Тома — сладкоежка, — Игорь Егорович улыбнулся.
— Деда, ну ты и жук! И не стыдно тебе?
— А чего стыдиться, роднуль? Знаешь, я очень скучал по Софи́, места себе не находил. Почти год ни на кого смотреть не мог. А потом увидел твою бабушку и понял, что она мне очень нравится. Софи́я далеко, как общаться — неизвестно. Ведь даже у Марины Влади и Высоцкого не всегда получалось обойти бюрократические преграды. Что уж говорить обо мне. Хотя я один раз попытался, позвонил в посольство, хотел узнать, что к чему. Так, на на следующий день к нам люди в погонах с важным разговором пришли.
— Но ведь ты её любил!
— И твою бабушку я любил. Мне её очень не хватает, поверь. Ты знаешь, я только потом понял, что Софи́я сыграла огромную роль в моей жизни. Эти мимолётные встречи — каждая как целая жизнь. Благодаря ей я покорил сердце твоей бабушки. Благодаря ей увидел, как прекрасны женщины. Не просто внешне, а вообще. Не знаю, как объяснить это словами, но я будто бы начал видеть их внутреннюю красоту. Словно она вложила в меня какие-то знания, мудрость. И вот сейчас, я благодарен ей за то, что моя жизнь полна прекрасных воспоминаний.
— Это ты предложил назвать меня Софьей? Почему не Софией?
— Нет, это твои родители сами так решили, а я, конечно, поддержал. Но называл всегда иначе.
— Кстати, а ты подарил ей что-то на память? Или отправил в Италию с трёхлитровой банкой липового мёда?
— Да… У меня была серебряная цепочка, очень дорогая для меня — досталась от бабушки. Я просверлил дырочку в монете, и повесил её на цепочку, как кулон. Знаешь, сколько монеток извёл! — засмеялся Игорь Егорович. — Мне всё казалось, что отверстие недостаточно ровное, а хотелось, чтобы было идеально.
— Она обрадовалась?
— Конечно! Попросила надеть ей на шею, и всё дотрагивалась своими длинными, загорелыми пальчиками.
— Как красиво, дед. Вот бы и у меня была в жизни такая любовь!
— Будет, Софи́я, обязательно будет!
— Ой, засиделась я с тобой! — Софья вскочила с дивана. -Мне же надо Марию Викторовну застать в художке. Побежала я.
— Ну давай беги. Обратно ко мне или сразу домой?
— Домой, ещё уроки учить. Кстати, на Олимпиаде она что-то заняла?
— Да, завоевала бронзу в прыжках в высоту.
— Ух ты! Загуглю, скинь мне фамилию ладно? Я забыла уже
Игорь Егорович проводил любимую внучку до дверей, обнял на прощание и закрыл за ней дверь. Вернулся в комнату, подобрал упавший на пол альбом, в котором внучка делала наброски во время его рассказа.
С белого листа на него смотрела София Марианни. Именно такой он и запомнил её: большие глаза со всегда чуть удивлённым взглядом, пухлые губы, широкие скулы и мелкие кудряшки под белой повязкой.
Игорь Егорович провёл ладонью по листу, закрыв глаза, улыбнулся. Вспомнил, как целовал точёную шею, застёгивая на ней цепочку. Как её длинные пальцы касались его груди, и всё в нём горело пожаром в тот момент. Вспомнил ту единственную ночь, которую подарил им Создатель, и воспоминания о которой он бережно хранил всю жизнь.
Помнила ли она о нём? Думала ли хотя бы иногда?
Не важно. Каждая встреча в нашей жизни — урок. А когда твой урок завёрнут в любовь — он становится наградой.
*****
— Tesoro, non preoccuparti. Ce la farai!
Женщина обняла девушку в коротких белых шортах за плечи. На вид женщине было около шестидесяти лет. Но подтянутая фигура, прямая осанка, уверенный взгляд, говорили о том, что спорт занимает не последнее место в её жизни. Девушка в белых шортах удивительно походила на неё. Казалось, если той, что постарше скинуть пару десятков лет, они станут неотличимы. Большие глаза, пухлые губы, широкие скулы.
Старшая женщина убрала руки за голову и сняла с шеи цепочку, на которой висел круглый кулон. Застегнув цепочку на шеи девушки, она похлопала её по плечу:
— Prendilo. Ti porterà la vittoria. Sai quante gare ho vinto grazie a lui? Ora è tuo, Luciana.
— Grazie, nonnina. Da dove l’hai preso?
— Te lo dirò dopo la gara. Ora vai e ricorda che sei il vincitore!
Она легонько подтолкнула её к манежу:
— Vai, tesoro. Tutte le strade sono aperte davanti a te…
Проводив внучку взглядом, женщина машинально коснулась пальцами шеи. Впервые за много лет она была непривычно пуста. Женщина улыбнулась — ей не нужны никакие атрибуты, чтобы помнить того, кто единожды попал в её сердце.
Спасибо за лайк
