Каждый раз весной и осенью я обязательно приезжаю к себе нa родину в Тамбовскую область. Беру с собой ружьё, спиннинг и брожу по местам своего детства. Деревни моей уже нет, равно как десятков других на территории области. Лет за тридцать в силу разных причин от 400 домов остались кособокие, крытые соломой сарайчики.
Останавливаюсь в небольшом деревянном доме, который мы с братьями купили в соседнем, когда-то тоже людном селе Чурюково, и сразу же еду к егерю Александру Куликову – большому любителю природы и знатоку своего края. Застать его дома было невозможно: он то подсчитывал количество цапель в обосновавшейся на болотах колонии, то оберегал от браконьеров тетеревов, непонятно как появившихся в берёзовых посадках (леса-то нет), то возился с бобровыми запрудами, не давая крестьянам истребить этих умелых плотников и гатилыциков, то проверял свои ульи, которые выставил для сбора особого кипрейного мёда в непроходимых болотных зарослях.
Одним словом, всегда с природой и на природе, за что получил от охотников незлобливое прозвище «дитя природы».
В этот раз Куликов, проведав о моём приезде, сам подкатил на видавшем виде «УАЗике», и мы договорились утром пойти за уткой.
…Охота оказалась удачной, правда, благодаря его собаке Альме, которая ловко находила подбитых птиц в густой траве и приносила хозяину. Самое интересное – Альма не являлась утиной собакой. Это была породистая лайка, хорошо освоившая другую специальность в отсутствие таёжного леса. Ей было уже лет девять – возраст для собаки почтенный, – и она, как и мы, уставала за день беготни по трясине, зарослям куги и иван-чая.
Вечером, как водится, обмыли удачу. Сидели долго: вспоминали прошлые годы, сетовали на уменьшение прилетающих гнездиться уток, на исчезновение зайца-русака и несметное увеличение лис, поражённых чумкой. Куда-то подевалось большое гнездовье грачей: они улетели, как только опустела наша Шушпан-Олыпанка. С человеком привыкли жить.
Куликов сокрушался по поводу боо тетеревов, которые так же могут переселиться, но по другой причине – появления чело века: землю выкупили и собираются обрабатывать. Коснулись и вопроса сохранения выхухоли – крысы, занесённой в Красную книгу.
– А как её спасешь? Задыхается от нехватки чистой воды, кис-лорода. Плёсы заболачиваются. Зимы-то какие нынче?! Снега нет, половой воды, соответственно, тоже. А ведь раньше потоки вешних вод очищали речку Шушпань, уникальность которой в плёсах, ведь сама-то река идёт под слоем торфа.
В общем, говорили о многом, вспомнили даже голод 1933-го года, когда немало людей спасали ракушки, их доставали со дна плёсов и питались ими.
Около часа ночи Куликов уехал. Укатил, однако Альму, ко торая от усталости спала и, видно, ждала, когда её позовут, забыл. Конечно, она не осталась без внимания и временную раз луку перенесла спокойно. А вот утром, когда егерь приехал за собакой, повела себя странно. Увидев хозяина, она даже не встала с лежака. Когда он её позвал, Альма поднялась, поджа ла хвост, прошла за дом, легла там, вытянув лапы и положив на них мордочку. Глаза были грустные, и всем своим видом со-бака выражала обиду и укор, как бы говоря: променял меня на эту гадкую вонючую жидкость… Никакие уговоры и ласки не помогали.
– Может, заболела? – вопросительно глядя на меня, изрёк «дитя природы».
– Саша, ты что, не догадываешься, отчего такая немилость?
– Да я как-то не подумал вчера, раньше тоже случаюсь – оставлял, но такого не было.
– А вот теперь есть. Собака ведь тоже терпение имеет. Посиди с ней, погладь, поговори, возьми рюкзак, ружьё, глядишь и отой дет.
Куликов так и сделал. Через час Альма отошла, завиляла хвостом, поочерёдно облизала наши руки и уже сама побежа ла к «УАЗику»: обиды как не бывало, её захватил охотничий азарт.
Сидя за рулём, Куликов возмущался своим промахом:
– Вот старый дурак, всю жизнь со зверями, знаю, чем коро стель дышит, а свою собаку не знал, привык к ней.
– Да, – подытожил я. – В институтах этому не учат. Тут наука иная…
И потом, каждый раз приезжая, я задавал ему вопрос:
– Ну как, нигде больше не оставлял Альму?
– Нет. Тот урок остался у меня на всю жизнь, ведь человек так не обижается. А говорят, собаки не понимают. Они всё чувствуют.
Прошло ещё лет пять и, приехав в очередной раз на Тамбовщину, я увидел вместо Альмы красивого спаниеля. Предчувствуя нехорошее, так как у Александра в деревне нет собачьих пансионов, спрашиваю:
– А где же Альма? Что с ней?
– Что-что! Жива она, правда, уже почти не видит и плохо слы шит, но по двору бегает. Она теперь у меня на пенсии. На полном, так сказать, пансионе. Матери помогает уток и гусей загонять.
Продолжение здесь
Tags: Эссе Project: Moloko Author: Гуров Александр
Спасибо за лайк
