??
Мария всю жизнь хранила, но никогда не надевала туфли, что ей присылал немец.
— У этих каблука нет, хочу с каблуком, как у тебя! — Маша надула губки и уже хотела топнуть ногой, но мать сказала:
— Чуть подрастёшь и обязательно будешь носить туфли на каблуках.
— Твои?
— Захочешь — мои, а нет — купишь себе новые.
— И новые, и твои, — Маша посмотрела на свои серебряные туфельки.
— К платью эти подходят лучше, чем чёрные, но смотри сама, тебе решать, — мама поставила туфли рядом с вешалкой, на которой висело красивое пышное платье.
— Мам, а ты бабушкины туфли носила?
Наталья улыбнулась.
— Бабушкины, твоей прабабушки Маши. В честь которой тебя назвали.
Наташа хотела было рассказать ту самую историю, что узнала от матери, но промолчала. Дочери всего шесть, зачем ей эти страсти. А ситуация, действительно, была серьёзная и жизненная.
? ? ?
Маша провожала мужа на фронт в сорок втором году. В тот день голосили бабы в каждом доме, плакали дети. Уходила вся «сила» деревни, все мужики выходили из своих дворов и вереницей шли к колхозному полю, где уже стояли грузовики и стоял стол и стул, за которым сидел человек в военной форме.
Тогда Мария видела своего мужа в последний раз. Она стояла перед открытой калиткой, с Галинкой на руках, и не решалась выйти на дорогу. Понимала, что, если переступит эту невидимую черту дома, — сразу броситься к Ване. А нельзя. Ему Родину защищать, а тут она со своими слезами и дочерью. Галинка же понимала, что происходит страшное и сильнее сжимала своими маленькими ручонками шею матери.
— Не жми, больно, — мать убирала руки, а дочери казалось, что она отталкивает её от себя и всё повторялось.
Мария замнила этот момент, чётко, красочно: звуки, цвета, запахи. Эти пять или десять минут врезались в память навсегда и остались с ней на всю жизнь.
В маленькой сибирской деревушке почтальона Лару и любили и ненавидели сразу все женщины. Для кого-то эта молодая девчонка приносила в дом весточку — жив, здоров, бью врагов, а бывало — приносила похоронку.
Война закончилась. Победа! А Маша не знала, плакать ей или радоваться.
Лара пришла вечером, принесла пухлый конверт, явно не дурные вести и, улыбаясь, протянула адресату.
Иван остался жив, но домой не вернулся.
Там, в далёкой Германии, в какой-то глухой деревеньке, где он был тяжело ранен, его спасла немка: нашла врача, делала перевязки, ухаживала, и Ваня остался, полюбил.
Маша читала и не верила тому, в какие слова были сложены буквы: слишком сладко, слишком приторно. О любви Иван не любил говорить, а тут такое письмо. Словно признание, да в подробностях. И «прости», «пойми», через каждое слово.
Ей хотелось рвать, метать! Трясущимися руками Мария достала из конверта маленький медальон. «Для Галчонка».
А потом ещё были письма и красивые иностранные открытки ко всем праздникам и красным датам. Иван рассказывал, что у его новой семьи всё хорошо: переехали в город, устроились на работу. Вместе с письмами раз в три месяца приходили посылки: сладости, консервы, одежда для дочери и два раза в год — туфли. Кожаные, на каблучках или с отделкой сеточкой, всегда разные. И размер всегда один — Марии.
В деревне туфли всегда ценились — иметь их значило свободные деньги, достаток. Маша плакала над этими туфлями и складывала в сундук. Продавать не решалась. Злилась на бывшего мужа, но берегла. И никогда не надевала. Не могла. И, казалось, простила, но туфли носить не могла.
Спустя время, пришло ещё одно письмо от Ивана — он приглашал свою бывшую жену с дочерью к себе в Германию, писал, что оплатит дорогу, «только дай знать», спрашивал, куда перевезти деньги.
Мария не ответила и на это письмо, только положила его к остальным ста пятидесяти письмам и открыткам.
Позже, когда Галина выходила замуж, ей вместе с приданым достался и сундук с туфлями от немца (так мать называла отца), и все письма. Мать их никогда не скрывала от дочери, но решила, что эту память лучше передать по наследству.
Галочке туфли не понадобились, она была рослой, в отца, с широкой стопой сорокового размера, и туфли продолжали лежать в сундуке. К отцу, правда, со своим мужем и двумя детьми Галина съездила. Матери к тому времени уже не было в живых.
Сейчас Наталья плохо помнила ту поездку, скорее отдельные искры-воспоминания иногда всплывали в памяти. А вот туфли… Туфли были прекрасны. Наташа частенько открывала сундук, доставала туфли и расставляла их у стенки. Играла, наряжалась. Красные, чёрные, лаковые. Каких только цветов и фасонов здесь не было — целое богатство. Целая память.
Память о том, как судьба расставляет акценты, меняет супругов местами, отправляет на чужбину и оставляет в сердце не залечиваемые раны.
? ? ?
— Серебряные, — утвердительно высказалась маленькая Маша.
— Отличный выбор, а хочешь, на выходных я покажу тебе прабабушкины туфли? — игриво спросила Наталья дочь.
— Конечно, хочу! — захлопала в ладоши Маша.
Спасибо за лайк
