Юбилей Герман Чернопут готовил загодя, а в день празднования позвонил в ресторан, предупредив, чтобы они безотлагательно связались, если возникнут проблемы, хотя в ресторанах такого уровня их быть не должно.
С каждым годом гендиректор строительной компании Чернопут обрастал влиянием, связями, поэтому юбилей ‒ прекрасный повод увидеть известных и влиятельных людей города-миллионника, завести новые знакомства, вспомнить старые. Все приглашённые прекрасно знали друг друга, не раз встречались на подобных мероприятиях, и были необычно любезны. Сам же Чернопут горевал лишь об одно: не прибыл губернатор… Незадача, что ещё сказать. Но виду Герман не подал, был со всеми улыбчив, энергично кивал, привычно встряхивая белой головой, выделявшей его среди гостей.
Во время объявленного перекура гости дружно вышли из-за столов, словно желали переговорить о чём-то сверхважном. Герман оказался в Зимнем саду на втором этаже рядом с сильно брюнетистым Ефимом, как потом понял, не случайно. Знакомый держал крупную логистическую компанию, но связывали с ним дела лишь производственные, лишь года два назад перешедшие в приятельские. В тот раз они случайно встретились в самолёте по пути в Испанию. Оба были приятно удивлены.
Сразу взаимный вопрос: «По делу?» Первым спросил знакомый, и Герман не мог увернуться под его испытующим взглядом, нехотя признался:
‒ По личным делам…
‒ Знаем мы эти личные дела… Наверное, дворец летишь проверить?
Чернопуту в тот момент показалось, что он стал ещё миниатюрнее; была бы возможность, вообще бы провалился сквозь кресло. Сообразив, что врать бесполезно, сознался как нашкодивший школьник:
‒ Тут такое дело… Ещё в доковидное время прикупил домик на побережье близ Барселоны, теперь переделывать его замучился. Место козырное, надо соответствовать.
Ефим вздохнул:
‒ Обычная история. Тоже вот мотаюсь…
С тех пор Чернопут разговаривал с ним лишь по телефону по производственным делам, и ни разу никто не задал какого-либо вопроса о Барселоне, хотя не договаривались не обсуждать это на людях, тем более по телефону. А сегодня вдруг тот сам негромко спросил:
‒ Давно туда наведывался?
‒Из-за ковида, будь он неладен, особо не наездишься. А что?
‒ А теперь надо бы. Ничего особенного не заметил? Наверно, знаешь о декабрьском послании нашего Верховного западникам?
‒ Слышал немного, особенно не углубляясь в детали.
‒ А зря… Перспектива скверная. Сейчас все ждут ответа от Запада, и что будет потом ‒ лишь Богу известно, хотя предположить можно: конфискуют по щелчку недвижимость, перекроют авиасообщение ‒ вот и отлетались мы.
Откровение ошарашило Германа, потому что сам он никогда не думал об этом, мало интересуясь политикой, и теперь растерялся:
‒ И что же делать?!
‒ На днях вернулся оттуда. Дворец, как ты говоришь, продал, продешевил, конечно, но деваться некуда. Деньги перевёл в офшор на остров в далёком океане. Конечно, и там нет стопроцентных гарантий, но всё подальше от Европы и америкосов. Так что не теряйся.
Слова приятеля обожгли Чернопута, перевернули душу, на губах он почувствовал привкус горечи. Он отругал себя в душе за ротозейство, за неумение быть в курсе событий и ориентироваться в происходящем. Герман сразу понял, что надо предпринять, поэтому, когда вернулись после перекура за стол, долго не церемонились. После десерта он не стал удерживать гостей, распрощался со всеми, а вскоре, подхватив Маргариту и собрав в охапку цветы, вернулся домой, где удалился в кабинет и допоздна просидел в одиночестве, пытаясь найти хоть какую-то лазейку в сложившейся ситуации.
Хотя и некогда смотреть телевизор и пялиться в смартфон, но тревожные международные новости всё-таки доходили до него, и теперь он следил за ними. В последующие дни новостей скопилось много, вот только обсудить их было не с кем. Ну, не с Маргаритой же стенать по поводу притязаний заокеанских «партнёров», и не на работе. Там и производственные дела не всегда успеваешь вовремя провернуть, а не то, чтобы разводить «ля-ля» о политике. Поэтому грозные мысли всё настойчивее заполняли душу тревогой, всё чаще витали вокруг беспризорной виллы под Барселоной и не давали покоя по ночам, когда снилось, как кто-то вероломный, используя грубую силу, захватил её. А ведь она, по сути, беспризорная из-за ковида, будь неладна эта напасть. Он с семьёй лишь и успел разок провести там прекрасные рождественские каникулы, когда даже ездили на два дня в горы кататься на лыжах, а в остальное время отдыхали, купались в подогретом бассейне и вернулись на заснеженные и казавшиеся пустынными берега Волги в самом прекрасном настроении. А потом как отрезало: границы то закрывали, то открывали и замучили ограничениями и тестами.
Но вот ковид, превратившийся в омикрон, начал ослабевать, и Чернопут мечтал: «Ещё немного и тихо свалю с семьёй в домик у моря». Он знал, что многие так делают. В Барселоне у него давно имелся счёт в банке, который он периодически пополнял. У них с Маргаритой, и у дочери Ксении имелся вид на жительство. Так что практически наполовину они уже тамошние жители и ничто их не держало в Сарматове. Оставалось самое главное ‒ продать бизнес и выйти из игры белым и пушистым. Это в идеале. На самом деле так до конца не получится, обязательно теперь придётся нести потери в финансах, быть может, до половины денег потерять, чтобы оставшейся половины хватило надолго, а лучше навсегда: им с Маргаритой и дочке с внучкой…» О зяте он в такие моменты мало думал, считая его неплохим парнем, но излишне капризным, любящим отстаивать своё мнение. Это, конечно, признак порядочности, но именно это и делает его чужаком в семье, хотя никто в ней не считал себя беспринципным, но всё хорошо в меру. Поэтому Герман и относился к Семёну неопределённо, а терпел его ради дочери.
Но не зять и дочь волновали Германа в эти дни, а вилла в Барселоне, и всё более озадачиваясь этим, он довёл себя до тревожных переживаний, когда казалось, что всё рушится, а его заветным мечтам не суждено сбыться. Даже представил ‒ в который уж раз! ‒ что там давно хозяйничают мигранты из Африки, что некие непонятные люди взломали и обнулили счёт… Настропалив себя, он решил: «Надо лететь и самому разобраться на месте!» Он уж собрался купить билет, но позвонил из областного Минобразования знакомый, курирующий отдел капитального строительства, и предложил составить компанию в деловом визите, пригласил Чернопута, как представителя стройиндустрии. Как только Герман Михайлович услышал предложение, то сразу ухватился за него, зная, что его вилла в получасе езды от места проведения конференции. Очень удобно: не надо излишне тратиться, а главное, хорошее прикрытие поездки.
‒ Бронируйте билеты, как только станут известны даты вылета и прилёта! Я всегда на связи! ‒ охотно он принял приглашение.
Более недели ждал Герман звонка из министерства и дождался, называется. Куратор оказался сволочуном, если даже не извинился за сорванную поездку. Мол, его вины ни в чём нет, это принимающая сторона всё отменила из-за напряжённой политической обстановки, создавшейся вокруг наших стран.
‒ И зачем надо было звонить и баламутить?! ‒ он бросил на стол смартфон.
Сразу связался с секретарём:
‒ Лена, срочно подбери стыковой рейс из Москвы до Барселоны, чтобы поменьше болтаться в Шереметьеве!
Он бы, конечно, и сам мог узнать, но хотелось, чтобы его работница хоть что-то сделала полезное. А то сидит и болтает по телефону все дни. И о чём, спрашивается, можно говорить. Сколько раз ей указывал и ставил в пример себя:
‒ Учись: забот в тысячу раз больше, а говорю минуту-две…
‒ Так потому и мало говорите, что забот много.
‒ Дождёшься: либо оклад сокращу, либо вообще уволю!
‒ А кто же в комнате отдыха будет убираться?!
‒ Возьму молодую и губастую!
‒ Ой-ой-ой. Свежо предание…
Лена позвонила минут через пятнадцать и ласково сказала:
‒ Есть билеты на завтра… Заказываю два?
‒ Один! По делам еду, некогда шашни разводить!
‒ Ну и пожалуйста… ‒ услышал он обиженный вздох и подумал: «Совсем обнаглела! Скоро кофе ей буду подавать!»
Когда вечером сказал Маргарите о намечающейся поездке, жена вспыхнула:
‒ Опять к мулатке?! Ты ведь собирался с министерским каким-то хмырём на конференцию?
‒ Сорвалось…
‒ Ну, а если сорвалось, то и чего там делать?
‒ Кое-какой вопрос по жилью решить! Мне сведущие люди шепнули, что надо срочно продавать дом.
‒ С какой это стати?!
‒ Знаешь, что в мире творится?! Нет? Могу объяснить!
‒ Они там наших мультиков насмотрелись, аж дрожат все.
‒ Мультики, не мультики, а обстановка серьёзная…
Вылетев ранним утром следующего дня, к обеду он приземлился в аэропорту Барселоны. Было ветрено и чуть теплее, чем у них. Мелькавшие за окном такси виды мало чем отличались от сырой и грязной зимы на Волге, даже скукожившиеся пальмы на себя не походили. Вскоре распахнул дверь белоснежной виллы. В его отсутствие за порядком присматривала Лионелла ‒ немолодая, но подвижная брюнетка, с постоянным оливковым загаром и цветастым ожерельем из мелких ракушек. Перед вылетом Герман позвонил ей, спросил всё ли в порядке, какая погода, попросил включить отопление. Она каждую неделю делала уборку, следила за общим порядком, оплачивала счета и за свою работу получала пятьсот евро в месяц, всячески стараясь угодить хмурому русскому.
Лионелла его ждала, приготовив обед, прогрев виллу и заполнив холодильник продуктами не на два-три дня, как просил он, а, настырно запасла на неделю, зная, что оставшаяся еда достанется ей. Подав Герману его любимый суп из мидий, служанка присела в сторонке, чего никогда он не любил и всегда шпынял её за это неприкрытое подглядывание, шедшее то ли от любопытства, то ли от глупости, хотя и не ожидал какого-то особого интеллекта в её поведении. Она его устраивала в главном: не задавала лишних вопросов, была исполнительной и не болтливой с соседями, никогда не затевала откровенных разговоров в его отсутствие, хотя в округе знали, что владелец виллы ‒ русский, но совсем не богач, если платит служанке всего-то сотню в месяц, как говорила она им. Даже иной раз посмеивались: «Ну, и нашла себе скупердяя?!» ‒ «Скупердяй не скупердяй, а сотню евро на набережной мне никто не оставит, и помочь внучке есть с чего!» Никогда Лионелла не открывала истинного заработка, как научил её Герман, хотя очень хотелось похвалиться пятьюстами евро перед родственниками, будто деньги сыпались с неба, но лишь благодарила деву Марию, пославшую такого соседа.
Выпив белого вина, вкусив свежих устриц и не доев суп, Чернопут принял душ, прошёл в спальню, отделанную в бирюзовых тонах, и рухнул на мягкий матрас. Какое-то время он лежал, закрыв глаза, будто настраиваясь на иное восприятие действительности, и убеждал себя, что просто обязан на время забыть, где он и что с ним. Уже засыпая, вспомнил о Маргарите, позвонил ей, чтобы успокоить, но долго не разговаривал:
‒ Я на месте, с домом всё в порядке. Сегодня буду отсыпаться, а завтра займусь делами.
Утро он начал со звонка нотариусу, с которым имел дело при покупке виллы. Герман очень боялся быть обманутым и был готов на хорошее вознаграждение нотариусу, потому что кого-то ещё, кому мог довериться, в городе не имелось. Волнуясь, он активировал подзабытый номер, моля Бога, чтобы тот оказался действующим, и не сразу услышал голос в трубке по-испански:
‒ Алло, алло ‒ говорите, сеньор!
Как мог, Герман сообщил, кто он, несколько раз повторив слово «сделка», и его поняли, ответили на ломаном испано-русском, уточнив адрес:
‒ Приезжайте, могу принять сеньора!
– До встречи! ‒ по-русски сказал Чернопут, ругнув себя за недальновидность и лень, мешавшую выучить за последние два-три года хотя бы несколько ходовых испанских слов и выражений.
По известному адресу на визитке он выехал сразу, боясь опоздать, разминуться и сорвать все планы. По пути решил, что будет торговаться лишь для вида, если придётся сделать большую уступку, он сделает, ибо затягивать время ему не с руки ‒ не тот случай в его положении. Герман не знал, сколько времени потребуется на оформление купли-продажи, помнится, он трижды летал, чтобы оформить сделку, а теперь у него нет на такие поездки ни сил, ни времени. Нужно сделать быстро, пусть и за две трети стоимости, а то и за половину. А то западники введут зверские санкции, как они это делают в последние годы, запретят всё, что можно, и тогда конец всему ‒ ложись и помирай. А чтобы успеть, и сделка не сорвалась, надо поступить просто: оформить генеральную доверенность с правом продажи, деньги сразу положить на счёт, и пусть потом, что хотят, то и делают с его «избушкой».
Нотариус, внешне похожий на Чернопута, такой же невысокий и подвижный, только моложе лет на десять и с чёрными смоляными волосами, сразу понял, что желает сеньор из России, и написал на бумаге процент от цены, который тот может получить за виллу. Герман увидел цифру «60» и почувствовал, что вспотел.
‒ Это же грабёж?!
‒ Плата за скорость…
‒ Тогда хотя бы… ‒ и написал цифру «65».
Нотариус сделал вид страшно обиженного человека и, поколебавшись, положительно махнул рукой, спросив о сумме, какую хотел бы получить сеньор.
Чернопут примерно знал стоимость подобного жилья и то, что сам покупал виллу за миллион евро, поэтому твёрдо вывел сумму «650». Нотариус зачеркнул её и, написав «630», сказал «сорри»… И Герман сдался, спросив:
‒ Когда будет сделка?
‒ Завтра утром приеду с риэлтором, он осмотрит виллу, ознакомится с документами, потом оформим доверенность на его имя и поедем в банк, где переведём деньги на счёт сеньора… ‒ нотариус говорил торопливо, путая испанские слова с русскими, но понятно. Поэтому договорились, что завтра утром Герман будет ждать гостей, тогда и решат всё окончательно.
Утром, после осмотра виллы и изучения документов, они поехали в нотариальную контору, из неё с риэлтором в банк, где у Чернопута ранее был открыт счёт, и только после того, как деньги перевели, он подписал генеральную доверенность. Его приглашали отметить сделку в ресторане, но он отказался, сославшись на усталость, а ключи от виллы пообещал передать завтра перед отъездом. А сегодня никак: не ночевать же ему в аэропорту или гостинице?!
Но не ночёвка его заботила, а тайник на участке, который куда-то необходимо определять. Поэтому, вернувшись к себе, Герман попил сока и решил достать тайник, чтобы завтра завезти его содержимое в банк (сегодня он уж не успевал, так как банк работал до четырнадцати часов) и оттуда сразу в аэропорт. Он взял в кладовке лопату и вышел на участок, где под одним из персиков, посаженным собственноручно, хранилась пластмассовая капсула с деньгами, припрятанная на чёрный день. Поэтому и не разрешал Лионелле ничего делать на участке, единственное, что можно было, ‒ это использовать газонокосилку и поливать: не разводить цветников, не окапывать деревья.
И вот теперь Чернопут, признаваясь самому себе, даже был рад, что пришло время достать заначку. А то уж сколько раз в последние месяцы просыпался в липком поту, и никак не мог остыть и успокоиться, когда приходил жуткий сон о полной потери накоплений. Причины были разными, но разве ему от этого легче?! Нет, нет и нет. Поэтому и металась его душа. Она и сейчас заметалась, когда он копнул лопатой… Холодная мысль кольнула в этот момент: «Вот копну, а здесь пусто!» Но нет, лопата упёрлась во что-то плотное, и вскоре он увидел тёмно-коричневый футляр, обмотанный скотчем. На душе потеплело. Начал далее окапывать дерево, незаметно косясь по сторонам, а потом, никого не обнаружив на балконах соседних вилл, подхватил пузатый футляр и пошёл к себе, где деньги пересчитал, словно часть из них могла пропасть, и переложил в двойной пластиковый пакет.
Утром, дождавшись риелтора, передал ему ключи, платёжные документы, вызвал такси и отправился якобы в аэропорт. Сам же остановился в стороне от банка, отпустив такси, и ужом скользнул в сверкающие стеклом двери. Его попросили предъявить карточку банка и выложить содержимое карманов на стол. Герман достал телефон, ключи, пошуршал пакетом, сказал «мани», на что охранники попросили открыть его… Убедившись в содержимом, ему улыбнулись, как своему, и указали рукой – мол, проходите. Он заполнил платёжку по образцу, дождался, когда пересчитают деньги. Когда их зачислили, попросил выписку со счёта и на пальцах объяснил оператору своё желание. Она не сразу, но поняла, когда он вспомнил нужное слово «банкариос», понятливо кивнула, и вскоре Чернопут держал распечатку с указанием хранящейся на счету суммы. Он не стал вчитываться в подробности, не понимая их, лишь увидел вчерашнее и сегодняшнее зачисления и общую сумму остатка: почти пять миллионов! Сказав «грасиас», подумал: «Откуда я столько слов-то испанских знаю!» ‒ и под улыбчивые и слегка завистливые взгляды вновь вызвал такси. На пути в аэропорт позвонила жена, тревожно спросила намёком, потому что они условились не говорить ничего лишнего по телефону, лишь о состоянии виллы:
‒ Как ты там?
‒ Всё нормально… Крышу проверил, не течёт. Сегодня или завтра буду дома.
Сказать-то сказал, но душу точила мысль: а правильно ли сделал, может, сразу надо было перевести все средства в Москву и на этом успокоиться. Но ведь спокойствия до конца не будет, хотя и говорили в стране об амнистии капиталов. Но зачастую говорят одно, а делают по-иному, да и инфляцию никто не отменял. В общем, и так плохо, и так нехорошо. Но как бы ни было, а теперь живи и ломай голову, терзай оставшиеся нервы от новой «засады». Единственное, что успокаивало и грело душу, это «банкариос» во внутреннем кармане пиджака у самого сердца.
Tags: Проза Project: Moloko Author: Пронский Владимир
Спасибо за лайк
