Ирина сидела на лавочке, стоящей внутри скромной оградки. Она не была здесь уже много лет, даже с трудом нашла этот участок. С фотографии на памятнике на Ирину смотрели её свекр и свекровь. Ирина тщательно протёрла влажной тряпочкой фотографии, памятник и … расплакалась. Она и сама не думала, что вообще когда-то придёт сюда, но сегодняшняя ссора с мужем словно открыла ей глаза на события уже полузабытого прошлого.
Год назад они с мужем Георгием забрали её старенькую маму из деревни. Это была идея Георгия, маме уже за восемьдесят. Та не хотела ехать, отнекивалась, но Ира с мужем уговорили ее, что так будет лучше. Мама и правда плохая совсем, а в деревне старой женщине одной жить тяжело, а в городе и парк рядом, и лифт в доме, и печку топить не надо. А самое главное, врача можно вызвать, не то, что в деревне. Ирина поняла, что просто себе не простит, если что-то случится, а мама старенькая одна не справится.
Валентине Ивановне у них очень понравилось. Комнатка своя, диван удобный, телевизор. Первое время мама ходила восторженная, ей всё нравилось, а главное — родные рядом.
А потом как-то незаметно, слово за слово, даже и отследить трудно, когда всё пошло совсем не так, как они хотели.
Чёрт знает что, ну почему так?
Ирина поправила цветы в баночке, что она у памятника поставила.
Это просто наваждение какое-то, словно всё повторилось, просто какое-то зеркальное дежавю!
Ведь у Георгия с тещей всегда отношения были хорошие. А как привезли её к себе, и так незаметно, изо дня в день, и в итоге всё пошло крахом, да как же так?
И Георгий в сердцах вдруг выдал Ирине, — Знаешь, дорогая, ты ведь меня тогда тоже перед выбором поставила, когда мы поженились, а мама моя заболела. Хоть ты и не сказала ничего такого, но вела себя ты так, что я не знал, что и делать! А вот теперь я тебе говорю, всё, хватит. Я поймал себя на мысли, что мне домой идти не хочется! Ты как это представляешь? Не хочу идти домой! И что, пусть у нас семья из-за твоей мамы развалится? Ну уж нет.Так не пойдет. Так что выбирай, или я, или Валентина Ивановна. У тебя, в конце концов, есть Лиля — сестра старшая и брат Генка. Они тоже дети Валентины Ивановны, пусть она у них поживет немного, почему нет? Почему только у нас?
Ирина просто опешила, — Георгий, ты же знаешь, Лиля со свекровью живёт, куда ей ещё и маму? А Генка не женатый, да и вообще он разгильдяй, девиц водит, да он маму с ума сведёт, ты что, не понимаешь? И потом, это же ты сам тёщу уговорил к нам жить поехать, а теперь значит вот так, да?
— А почему я должен думать о том, как твоей сестре тяжело? И о том, что твой братец Генка, детина здоровый, никак не нагуляется? Обо мне никто не думает! Я домой прихожу раньше тебя и картошку чищу, котлеты жарю, пыль вытираю! Я не думал тогда, что так будет, мне тогда искренне было жаль твою маму. А теперь я не пойму, как только твоя Валентина Ивановна в деревне жила, кто там за ней ухаживал? Она же ничего не хочет делать, хотя может. Как будто она надо мной издевается! — и Георгий хлопнул дверью и ушёл куда-то. Вот тебе и выходной!
Ирина с сестрой Лилей созвонилась, сказала, что мама к ней погостить просится. А Лилька что, она не против, у них и так бедлам, трое детей, муж, свекровь. У мамы конечно не будет своей комнаты, как у них, но хотя бы на время пусть поедет. Ирине надо в себе разобраться. Мама всё поняла. Молча сумочки собрала, — Дочка, ты не переживай, всё образуется, я какая-то никчемная стала, чудная какая-то. Приехала и хожу тут, как дурочка. Или телевизор смотрю. У вас тут все носятся как угорелые. А Георгий твой хороший, он замотался просто, ты не переживай, дочка.
Ира кивнула, стараясь не расплакаться, и отвезла маму к сестре…
Ирина ещё раз протёрла фотографии свекрови и свёкра. Хорошо, что они рядом лежат. Ей тогда, давно, когда они только с Георгием поженились, рассказывали, что свекр её, Константин Николаевич, был очень хороший человек. Она его уже не застала, инфаркт, и не старый ещё был. Хороший человек и хороший врач он был, так люди говорили. А Татьяна Андреевна, у него медсестрой работала. Она, как овдовела, говорят сразу очень сдала. По мужу горевала.
Ирине она старой казалась, потом вообще слегла. Так себя вела, что Ира в её доме себя чужой чувствовала. Смотрела косо, казалось, что хотела из Ирины просто прислугу сделать. Ира в декрет ушла, тяжело она с Лизой ходила. А Татьяна Андреевна понукает, просит то одно, то другое. Вечером Георгий с работы придет, мать ему жалуется. Да и Ирина масла в огонь подливала, мужу на свекровь тоже тогда жаловалась.
Неправильно всё это было! Татьяна Андреевна умерла незадолго до рождения Лизы, так и не увидела внучку. Георгий хотел дочь Татьяной назвать, в честь своей мамы, но Ирина была категорически против.
Ирина всмотрелась в лицо Татьяны Андреевны на фотографии. Теперь она уже не казалась ей старой и сумасшедшей старухой, как тогда. Оно и правда, раньше ей и сорок лет казалось старостью, а теперь и пятьдесят кажется не так уж и много. А ведь тогда свекрови было… да ведь ей всего то шестьдесят девять было, точно! Вот же тут всё написано. По нынешним меркам совсем рано ушла. Ирина вспомнила, как свекровь горевала по Константину Николаевичу. Как была поначалу рада их свадьбе с Георгием, а потом видно болезнь её вот так подкосила, озлобила, сделала старухой. Больной человек не может быть добрым, даже если в душе и хочет этого, но ох как это трудно!
А она тогда, молодая и глупая, конечно не поняла, о себе больше думала, куда ей чужая мать…
Ирина провела рукой по холодному, шершавому, молчаливо хранящему вечный покой камню памятника. И не выдержала, слезы опять навернулись, — Татьяна Андреевна, да прости ты меня, дуреху молодую, ну прости! Не понимала тогда, что ты уже больна. А мне казалось — придираешься. На ровном месте ко мне придираешься, думала к сыну ревнуешь, разлучить хочешь. Жалею сейчас, что так вышло, прости! — Ирина погладила рукой старые фотографии. Надо же, а Лиза на бабушку похожа, не замечала раньше. Вот такая она, жизнь. Как же тихо тут, как же тихо!
— Ира! Ирина!
Она даже вздрогнула от неожиданности и резко обернулась. У оградки стоял Георгий и в глазах его было что-то такое, не как раньше. И горечь, и любовь, и что-то ещё.
— Ты давно тут стоишь? — Ирина совсем не хотела показывать свои слезы.
— Давно. Я всё слышал, ты прости, решил к матери с отцом съездить, настроение какое-то. А тут ты. Я не смог тебя окликнуть, не посмел прервать. И уйти неудобно, вот и стою тут, как дурак. Я тебе не говорил, тебе тогда это не нужно было. Мать моя просила тебе передать, что простить её просит, не со зла она, так, обидно ей было, что жизнь прошла, с собой она не справилась.
Ира, ты знаешь, я понял, неправильно всё это. Давай завтра Валентину Ивановну обратно позовём. Ей видно у нас всё чужое, боится, что не так что-то сделает. А может старая совсем, устает. Просто от старости устает. Стыдно мне стало, Ир, поехали домой. И давай помолчим, прогуляемся молча, ладно?
Они постояли ещё вдвоем, обнявшись, поклонились Константину Николаевичу и Татьяне Андреевне и пошли, взявшись за руки. Уже не молодые, но ещё совсем не старые, не идеальные, но любящие друг друга Ирина и Георгий.
Да и вообще, кто мы такие, чтобы не пытаться понять и простить самых близких, если даже Господь прощает нам грехи наши.
Спасибо за лайк
