— Ну что, Пётр Яковлевич, с возвращением! Как отдохнули? — Арина Родионовна, видимо, прототип няни Пушкина в молодости, румяная, с красными бусиками на шее, сидела на своём рабочем месте, в «предбаннике» кабинета директора института и что–то печатала. Ряд одинаковых, обтянутых красной тканью стульев вытянулся вдоль стены, словно гвардейцы на службе у государя. Сейчас ещё утро, стулья пустуют, но скоро они все будут заняты. То студенты, то преподаватели сидят, ждут приёма, а директор Андрей Павлович, строгий, с кустистыми бровями, похожий на огромного лешего, принимать не спешит. У него много своих дел.
Арина всегда сочувственно смотрит на мнущих в руках зачётки учащихся, на оттягивающих пальцем галстуки преподавателей. Да, Андрей Павлович грозен, пощады никому не даёт, если уж вызвал, то распекать будет по полной программе…
Когда дверь открылась, и на пороге показался Пётр Яковлевич Забельский, смуглый, пахнущий только что законченным отпуском на море и с букетом фиалок, она улыбнулась, кивнула.
— А ты, Ариночка, всё работаешь… Подруга дней моих суровых… — протянул ей букетик мужчина.
— Не продолжайте, я еще не так стара! И потом, современная медицина творит чудеса. Если бы Арина Родионовна, что в няньках у Александра Сергеевича была, в наш век попала, она бы еще на балу затмила жену своего подопечного! Так что я старости не боюсь, но про неё всё же не надо. Спасибо за цветы.
Арина улыбнулась ещё раз, спрятав свой маленький, аккуратный носик в самую гущу цветов, чихнула.
— Вы всегда будете прекрасны, Ариша. Кстати, о красоте. Как там мама? Выписали?
Арина кивнула.
— Да. Дело, сказали, «труба», но выписали.
— Почему труба? Насколько мне известно, от гастрита мало кто умирал. Ну, в наше время, я имею в виду.
Забельский снял очки, внимательно посмотрел на Аришу. Та пожала плечами, с сожалением покачала головой и пояснила:
— Понимаете, мама никак не хочет пересмотреть свой рацион питания… Она ест опять всё то же самое – травинки, былинки… Сама себя доведёт до очередного приступа!.
— Ладно, Аришка, решим. Всё решим. Я подумаю, что делать, а ты пока матери привет передавай.
Пётр знал мать Арины, Марину Юрьевну, очень давно, еще по практике в психиатрической больнице. Пётр часто бывал у неё дома, знал покойного мужа, даже дружил с ним. Марина, умная, рассудительная, очень уравновешенная женщина, как только умер супруг, сильно сдала, стала чудить. Постепенно, маленькими шажками она докатилась до такой худобы, что страшно сказать. Сначала она перешла на вегетарианство, ела какие–то ростки, траву всякую, потом ударилась в моржевание, затем стала пробовать таблетки для очищения организма… Её болтало туда–сюда, пока женщина не докатилась до гастрита.
— Марин, зачем всё это, а? — спрашивал Пётр. — Ну ведь нормальная ты женщина, с головой дружишь, а овёс на подоконнике держишь и гриб в банке выращиваешь.
Марина Юрьевна только качала головой. Её муж умер от рака. Агрессивная форма, скоротечная, поздно диагностированная.
— Петь, — протягивала она, садясь напротив гостя и подливая ему противного травяного чая. — Я смерти боюсь, понимаешь? Ну так, как Родион мой, я не хочу. Надо о своём организме заботиться, тогда и не будет ничего такого! Ты пей, пей, чаёк полезный! На кого я сейчас Аришку оставлю?
Забельский кивал, отхлёбывал глоток, морщился. После этого пойла его всегда мутило, но Марине он об этом не говорил.
— Да ерунда эти твои диеты, заморочки… Если суждено, то ничто не спасёт. Кончай с этими диетами и начинай есть нормально.
— Нет, Петь, давай я уж как–нибудь сама решу. Это моя жизнь. Могла бы и твоей быть, да упустил ты своё счастье.
— Ну добро… Твоя значит твоя… — соглашался Петя и, посидев ещё немного, чувствовал неловкость, уходил. Он понимал, чего от него ждёт Марина, но не мог дать ей этого. Семьи ему не надо. Он может приходить, сочувствовать, развлекать, может организовать какую–нибудь поездку, ресторан или пикник, может устроить Арину на хорошее место, но потом уйти. Свобода превыше всего!
Арину Пётр Яковлевич порекомендовал в секретари начальству два года назад, когда она окончила институт и плюс к диплому курсы делопроизводства. Ариша была умной и ответственной девчонкой, знала английский, умела быстро печатать на компьютере, так почему бы не устроить её на хорошее, теплое место?!
Андрею Павловичу, директору заведения, девушка понравилась. Взяв её на испытательный срок, через месяц он велел оформить всё, как подобает, и пока ни разу о своём решении не пожалел.
Арина пришла на место ушедшей в декрет сотрудницы. Та грозилась вернуться, как только так сразу, но Арина за место не волновалась. Уж там видно будет, что и как, а пока она уютно устроилась и никуда не торопится.
И вот теперь Пётр Яковлевич видел Аришу каждый день. Прибегая на работу и заглядывая приёмную, он дарил ей букетик, шоколадку, коробку зефира или какую–нибудь безделушку, которую увидел на прилавке блошиного рынка. У них с девчонкой была общая страсть к старинным вещам, небольшим, например камеям, сережкам, наборам открыток, какие сейчас уже не печатают, статуэткам и прочим раритетам. Еще Арина любила картины–миниатюры. Крошечные по сравнению с полотнами, висящими в Третьяковке, они заставляли её замирать и восхищенно вздыхать. Маленький холст, маленькие кисти, а такая красота, что не оторваться!.. Ей всегда было удивительно, как огромный мир смог вместиться в такое маленькое пространство и не потерять своего очарования.
Если Пётр Яковлевич встречал такие картины, он покупал и дарил своей протеже. Она радовалась как ребёнок, а Пётр восхищенно смотрел на её лицо, на его персиково–розовый румянец, на пухленькие, растянутые в улыбке губы, на мягкий, округлый подбородок. Он любовался ею, как самой лучшей картиной на земле.
— А вот это, Ариша, для тебя написал мой знакомый художник там, в Крыму. Узнаёшь?
Мужчина вынул из портфеля завернутую в папиросную бумагу миниатюру. На овальном холсте изображена скала. На самом краю её, у крутого, с острыми камнями обрыва, гордо тянет свои ветки к солнцу сосна. А за ней, у самого горизонта, купается в тёмном море солнце. Оно горячим, точно лава, кругом опускается к воде, заставляя ту вспыхивать огненной лентой, трепетать и пениться, встречая у своих ног небесное светило…
— Пётр Яковлевич, какая красота! Узнала! Узнала место… Спасибо! Вы и там были?! Потрясающе!
Мужчина наблюдает за радостным лицом Ариши, радуется сам, кивает, лепечет что–то об оказии, о знакомстве с художником, ещё о чём–то…
— Пётр! А я–то думаю, кто тут у меня в приёмной шумит!
Из кабинета вышел Андрей Павлович, вперевалочку, чуть загребая ногами, подошёл к коллеге, протянул ему свою лапу–руку.
— Отдохнул? Ну и славно. Возьмешь «Психогенетику». Петрова заболела, ты вместо неё.
— Но Андрей Павлович! — скривился Пётр. — Ты же знаешь, я это не люблю. Я не буду, найди кого другого, а! Ну не моя это нива. Вон, есть у нас аспирант, Денис, кажется, шустрый такой малый, вот пусть он и ведёт. Ему полезно, а мне приятно. Ну, Андрюш…
— Я сказал ты, значит ты. Петь, извини, спешу. На конференцию еду, понимаешь ли! Слыхал, с французами будем лялякать о жизни…
— Слыхал… — Пётр Яковлевич вздохнул, покачал головой. — Арин, когда там у меня первая лекция?
— Да вот через двадцать минут, — виновато, как будто это она вписала его в график, ответила Арина. — Может, пока кофе?
— Ой, ладно, вы тут воркуйте, я побежал!
Директор махнул рукой и скрылся в своём кабинете.
— Не буду я кофе, Ариша… Не буду…
Пётр задумчиво почесал подбородок, кивнул своим мыслям и ушёл.
Арина пожала плечами и, дотронувшись пальцем до блестящей лакированной поверхности Крымской миниатюры, вернулась к работе.
По институту уже ползли слухи, что Пётр Яковлевич ухаживает за Аришей, что неспроста он привёл её сюда, к себе в институт, подарки дарит, ухаживает, в столовой с ней иногда садится за один стол, любезничает и часто провожает до метро. Преподаватели–мужчины усмехались – с кем не бывает, одобряли прыть коллеги. Женщины из «старой гвардии», давно работающей с Петей, осуждающе качали головами. Молодая часть коллектива же просто посмеивалась.
— Ну а что вы хотите?! Пенсия не за горами, а ни семьи, ни детей. Вот и тянет его на молодух! — молоденькая преподаватель, Тамара, с удовольствием затягивается сигаретой, стоя на заднем крыльце здания института.
— Да что вы! Пётр Яковлевич серьезный человек! Ему не до этой всей ерунды. У него работы выше крыши! Преподает, в психологическом центре работает, научные работы пишет… Бросьте, он не такой! — с жаром защищает своего кумира другая девушка, Яна. Она училась у Петра Яковлевича, он для неё – второй после Бога, она никогда не видела, как он ведёт приём, да и не практиковал он, только руководил. А вот все труды его перечитала. Янка хочет стать такой же, как и он…
— Да все они одинаковые! Седина в бороду, как говорится! — сплёвывает на асфальт аспирант Денис. — Студентки на него уже не смотрят, так он себе другой объект нашёл.
— Зачем ты, Ден? Зло так… Пётр хороший человек. Он справедливый, умный, начитанный. Он интеллигентный! — вступается за преподавателя Яна.
— Брось Янок! Мужик он и есть мужик. Хоть интеллигент, хоть грузчик. Если уж свербит, то найдет себе женщину, лучше молодую. Так–то!
Денис с досадой пнул камешек, подвернувшийся под ботинок, развернулся и ушёл.
— Чего это он так, а? — удивлённо вскидывает брови Яна.
— Да он же сам в эту Арину Родионовну влюблён. А она его и не замечает. Зато Петра нашего Яковлевича чаем поит и истории его скучные слушает. Ну ты, Ян, как с луны! — Тамара, запахнув пальто и подняв воротник, быстро сбежала с крыльца и поспешила к воротам. Яна видела, как из автомобиля к ней вышел мужчина, они с Томкой обнялись и стали что–то обсуждать…
… Пётр Яковлевич медленно, волоча по лестнице подол своего серого пальто, поднялся в кабинет, где ему предстояло сегодня весь день читать ненавистную «Психогенетику». Открыв окно, он вдохнул пряно–терпкий, влажный аромат сентября, наклонил голову в одну сторону, в другую, потёр шею. Снова захотелось на море, лежать на берегу, слушая, как шуршит галька, купаясь в прибое, чувствовать, как солнце медленно ползёт по коже, обжигая её через капли солёной воды, точно через линзы, есть сочные, ярко красные помидоры с пером сладкого, совсем не злого лука, рассматривать красивых женщин и жмуриться, глядя вдаль, на плывущий в порт теплоход…
— Можно? — всунулись в дверной проём сразу несколько голов. Пришли студенты.
— Да, заходите… — вздохнул мужчина, положил свою шляпу на стол, бросил пальто рядом, сел и раскрыл план лекции…
… Денис ждал Аришу у ворот. Вечером стал накрапывать дождь, парень раскрыл над собой большой черный зонт и теперь, глядя на окна директорской приёмной, ждал, когда там погаснет свет.
Вот наконец Арина вышла из дверей института, побежала к проходной.
— Арина Родионовна! — крикнул ей парень. — Давайте сюда! У меня есть зонт!
Они, Ариша и Денис, были ровесниками. У них даже могло бы что–то получиться, если бы только не маячил за Аришкиной спиной Пётр Яковлевич.
— Денис? Но вы ушли полчаса назад! Задержались? — Арина подбежала к нему, спряталась под зонтом.
Парень протянул руку и убрал с её лица мокрую прядь волос.
— Так я же знал, что у вас зонтика нет, вот и решил подождать. Вы на метро?
— Да.
— Тогда нам по пути. Или, может, такси? — галантно взял под руку Аришу мужчина.
— Нет. Я люблю пешком. Подышать хочется, — пожала плечами Арина.
— Тогда давайте дышать! — согласно кивнул Денис, и они зашагали по тротуару, прижимаясь к идущему вдоль переулка забору, если мимо проезжала машина и окатывала дорогу веером брызг.
— Да вы совсем замёрзли! Может, посидим где–нибудь, выпьем кофе? Я, признаться, хочу есть, а дома шаром покати! — вдруг предложил Денис. — Или вы спешите?
— Я? — Арина пожала плечами. — Нет. Если недолго, то можно и посидеть…
… За ней никто еще никогда не ухаживал. Ариша не была дурнушкой, но её красота была не такая, как сейчас модно. Эта девушка как будто попала в наш век из прошлого. Округлости её фигуры кто–то считал лишним весом, пышную грудь – чрезмерной, круглое личико – располневшим. Ей бы сидеть на крыльце усадьбы, пить чай из блюдца, ожидая мужа и читая романы. Она одевалась скромно, даже скучновато, считая, что с её–то данными не стоит выделяться!
А Денис вдруг стал обращать на девушку внимание, вот повёл в кафе… Это необычно, ново и потому немного пугает…
— Отлично. Я знаю тут одно хорошее местечко. Ты… Вы любите грузинскую кухню?
Арина кивнула…
Пока ждали заказ, Арина извинилась, сказала, что ей нужно позвонить матери.
— Да не вопрос! — Денис тоже вынул телефон, стал листать новости в интернете.
Арина слушала длинные гудки в трубке, потом мама ответила.
— Привет, я задерживаюсь. Ты как?.. Ну хорошо. Нет, я не знаю, что там дядя Петя. Про лекарства не забывай, ладно? Что значит, не хочешь? Мама, это важно, иначе станет опять плохо! Ты поела?
Марина Юрьевна что–то ей ответила. Ариша стукнула кулачком по столу, закатила глаза.
— Мама! Это всё чушь! Ладно, приеду, поговорим. Всё, мне пора.
Она выключила телефон, подняла глаза на Дениса.
— Мама… — вздохнула она. — Ударилась в диеты, довела себя до гастрита, а теперь не хочет есть нормально…
— Сочувствую. И как же теперь? Надо бы хорошего специалиста найти. У меня есть знакомые в диетологии, могу поинтересоваться. Арина, скажите, а вы давно знаете Петра Яковлевича? — вдруг спросил Денис.
— Дядю Петю? С детства. Он друг моей матери, они раньше работали вместе, потом Пётр Яковлевич ушёл в другую организацию. А что?
— Нет, ничего. Просто спросил. Ещё чаю? — улыбнулся парень.
Арина согласно кивнула…
… Пётр Яковлевич, спрятав нос в воротник пальто, быстро шёл по улице к автобусной остановке. Он давно не пользовался машиной, хотя хорошо водил. Надоело толкаться в пробках утром, а вечером, приехав к дому, искать, где бы припарковаться. На автобусе выходило быстрее, да и голова свободна, можно о многом подумать…
Сейчас Пётр думал об Арише, о молоденькой секретарше, которую устроил в свой институт. Хорошо, что она теперь рядом, что можно каждый день здороваться с ней, обедать и беседовать в конце рабочего дня. Арина – славная девушка, красивая…
Пётр Яковлевич улыбнулся своим мыслям, потом, вспомнив, что видел Аришу уходящей с этим аспирантом, Денисом, помрачнел.
— Не о том парень думает! — пробурчал Пётр, стоя в переполненном людьми салоне автобуса.
— Что, простите? — встрепенулась стоящая рядом женщина.
— Ничего. Это я рассуждаю вслух, — покачал головой Забельский. — Просто думаю…
Он думал о Марине, о том, как она радуется, когда он приходит её навестить. Раньше, до смерти Родиона, такого не было. Она как будто чего–то постоянно ждёт от Петра, замирает и прислушивается, потом вздыхает и качает головой. Всё–таки Забельский имеет власть над женщинами! И какую власть! Любая, стоит ему этого действительно захотеть, будет его. Но Марину он не хочет, а она не может в это поверить… Надо её навестить. Попозже. Недели через две…
… Денис стал часто провожать Арину, приглашал на чашку кофе или садился рядом в столовой во время обеденного перерыва. Ариша не возражала, только чуть напрягались её плечи, смущенно смотрели вниз глаза, дрожали руки.
Когда выпал первый снег, Пётр Яковлевич вдруг стал опять приезжать на машине. Он аккуратно парковал её во дворе института, потом, глянув на окна приёмной, видел, что там уже горит свет, шёл здороваться с Ариной, дарил ей свой мелкий презент, сегодня, например, это «Рафаэлло».
— Ариш, я снова на машине. Давай вечером подвезу, да и к матери твой загляну, давно не навещал… — Пётр Яковлевич стоял у стола, наблюдая, как Арина ловко ставит печати на каких–то документах.
Девушка задумалась на миг, потом отрицательно покачала головой.
— Нет, спасибо. Я на метро, и дела у меня после работы. А вы просто так приезжайте к маме, в любое время. Она часто о вас спрашивает. Да вот хоть на выходных бы навестили.
— На выходных само собой, а что ты пешком? Мне не трудно, правда!
Арина отвлеклась от работы, внимательно посмотрела на Забельского.
— А я хочу пройтись.
— Ты из–за этого Самсонова, да? — Пётр Яковлевич пододвинул стул, сел, оперся локтем о стол, заговорщицки наклонился вперед. — Арин, я всё понимаю, он симпатичный, но он не тот человек, который тебе нужен. Я знал его, ещё когда он был студентом. Ветреный, разгульный парень. Да, умный, да, талантливый, но с таким не стоит заводить отношений. Он коллекционирует женщин, как ты миниатюры. Он знает в них толк, и тебе, наверное, лестно, что он выбрал тебя, но неужели ты думаешь, что у него всегда только одна миниатюра? Такие, как Самсонов, всегда имеют несколько шедевров в своей коллекции.
Арина вскочила, её лицо покраснело, губы, до этого мягкие, нежные, сжались в одну тонкую, упрямую нить. Девушка отвернулась, засопела, как когда–то в детстве, когда Пётр Яковлевич не делал того, что она хочет.
— Это не ваше дело! Я сама знаю, с кем встречаться, а с кем нет. Даже мама не позволяет себе лезть в мою жизнь! — запальчиво сказала она. — А вы мне даже не родственник! Я уважаю вас, Пётр Яковлевич, я знаю, что вы хороший человек, вы много сделали для нас, когда папа умер, но не надо уж слишком заигрываться. Я не ваша дочка, так и не играйте в папочку.
— Арина!
— Нет, Пётр Яковлевич, я буду делать, что хочу. А вам, кажется, уже пора!..
Забельский постоял ещё секунду, тяжело вздохнул, развернулся и ушёл. Жалко девчонку, ох, жалко! Но ведь она не послушает… Молодость упряма, категорична и недоверчива к мнению старших. Она сама набивает себе шишки, пока однажды не поймет, что всё, пора остановиться, что синяков слишком много. А когда понимает, то оказывается уже поздно, уже за спиной столько понаворочано, что не исправить. Остаётся только либо смириться, либо сожалеть. Ни то, ни другое не даёт свободы, а лишь позволяет на миг закрыть глаза на содеянное…
Уж кто–кто, а Забельский знал об этом очень хорошо. В его жизненной истории, кажется, было накручено столько, что он и сам порой не мог разобраться, что сделано правильно, а что – нет. Женщины, увлечения, романтика – всё это было выпито до дна, пока однажды он не встретил женщину, которая стала его наркотиком, одержимостью, объектом недосягаемым и от того невероятно желанным. Она не позволяла даже разговаривать с собой, зная, насколько Пётр разгулен. Она гнала его из своего рабочего кабинета или уходила сама. Она зимой могла пешком уйти с дачи друзей, куда на вечернику, вопреки ожиданиям, пришёл еще и Забельский. Она бы и море переплыла, лишь бы отделаться от него. Заманчиво для мужчины покорить такую вершину? Более чем! И Пётр Яковлевич покорял, срывался, рвал руки в кровь, чертыхался, но снова и снова защелкивал карабины на страховочном тросе и взбирался вверх по отвесной стене её безразличия…
Всё решил случай. Она принадлежала ему всего один день, день, когда хоронили её мать. Он приехал туда, когда вс уже закончилось, встал за её спиной, подождал, пока она его заметит, прошептал, как ему жаль. Она кивнула…
А потом они ехали в машине к нему домой. Она спала. Забельский вёл аккуратно, плавно, чтобы она не проснулась раньше времени.
У него дома было тепло и темно. То, что нужно для переживания горя. Она уступила его ласкам не сразу, сначала ему пришлось утешать, выслушивать и кивать. Он приготовил им глинтвейн, задернул шторы и…
Утром она ушла, обозвав его и дав пощёчину, унизительно плюнула ему в лицо и захлопнула дверь.
А он улыбался, потому что накануне покорил–таки очередной Эверест…
Самсонов живёт так же. Только запросы у него менее помпезные, а так всё один к одному.
Забельский не стал говорить Арише, что видел Дениса в субботу в обществе Тамары. Они гуляли по «Музеону», а Пётр пришёл туда, на Вернисаж, чтобы выбрать для Ариши очередную картину–миниатюру. Денис не видел его, а Тамара только кивнула и вызывающе приподняла бровь, мол, а что такого? Работа – это работа, а жизнь – она шире, многогранней, так что ж теряться?!
Пётр Яковлевич тогда отвернулся. Ему стало противно, захотелось подойти и ударить Дениса, дать ему пощёчину за Аришку, но он не стал. Афишировать свой отношение к секретарше, да ещё когда весь институт судачит об его увлечении, – дело неблагодарное. Можно и увольнение схлопотать. Директор таких разладов в коллективе не любил, был очень щепетилен в отношении любви и института брака, «шашней» в коллективе не терпел, сразу всё пресекал. Тем более, есть ещё и студенты, которые всё видят…
… Арина, спустившись на обед в столовую, взяла свой поднос и, оглядев зал, нашла свободный столик. Вскоре к ней присоединился Денис. Он что–то рассказывал, Арина улыбалась, отвечала.
Но тут перед их столиком остановился Забельский.
— Вы бы, молодой человек, сели бы куда в другое место, — строго сказал он, стукнув подносом по пластиковой столешнице. — Уступите место заслуженному преподавателю.
Денис усмехнулся.
— А в столовых и банях все равны. Так что извините, не уступлю.
— Однако! — нахмурился Забельский. — Самсонов, а вы не зазнались? Вы когда сдадите вторую главу? Если уж поступили в аспирантуру и решили писать кандидатскую, то надо писать, а не… Не с коллегами по кафе ходить!
— А какое ваше дело, с кем я провожу своё личное время? Коллеги сами разберутся, без вас. А вам бы, Пётр Яковлевич, не мешало остепениться, а то ваше двусмысленное поведение смущает молодых членов коллектива! — качая головой, ответил Денис. — Столов свободных много, я бы рекомендовал вот тот, у окна.
Но Пётр Яковлевич уходить не собирался, он упрямо стоял и пыхтел над парнем.
— Да что вы?! Из–за ерунды! Давайте все вместе пообедаем! — испуганно прошептала Арина. — Пётр Яковлевич, да что с вами? Денис, ну не надо же ссориться!
— А кто ссорится, Арина Родионовна? — улыбнулся молодой человек. — Просто Пётр Яковлевич сегодня не в духе.
Забельский сел на стул рядом с Самсоновым, стал напряженно ковыряться вилкой в салате, потом схватил кусок хлеба, начал крошить его в суп. Заметив, как на него смотрит Арина, как удивленно расширились её глаза, он оттолкнул тарелку, встал и вышел из столовой.
— Что с ним? — наклонилась к Денису проходящая мимо Яна.
— Ничего, — пожал тот плечами. — Старость не радость. Арин, вы поели? Тогда, может, пройдемся, до конца обеда ещё десять минут, — предложил Самсонов, глядя куда–то в сторону. Он заметил Тамару, та насмешливо улыбалась, а потом послала молодому человеку воздушный поцелуй. Парень испуганно посмотрел на Арину, не заметила ли. Но та ставила на поднос пустые тарелки, на Томку не обратила никакого внимания. Услышав вопрос Дениса, замерла, потом покачала головой.
— Нет, извини, много работы. Отнесёшь тогда посуду? Мне пора.
Девушка быстро пошла вслед за Забельским.
Денис кивнул. За кого сейчас переживает Ариша? За себя, Дениса или своего покровителя? Обиделась ли она на выходку Самсонова? Ничего не понятно…
Вечером Арина не стала гулять с аспирантом, поспешила домой. Там, провозившись с ужином и потом убравшись на кухне, она равнодушно перелистывала журналы мод, которые любила покупать мама, смотрела телевизор, но не запомнила ни единого кадра. Она сравнивала — Самсонова и Забельского, свои чувства к каждому из этих людей, пыталась понять, волнует ли её, что они в ссоре. Что вообще для неё Забельский? Он действительно странный человек, как будто живёт параллельно с их семьей, не пропадает, но и не сближается настолько, чтобы стать почти родным. Кто он? Надо спросить у мамы, откуда он вообще взялся в её жизни…
Марина от разговоров уходила, дел на работе было много, так что проблемы душевных терзаний были отложены. Но однажды Арина услышала прелюбопытнейший факт из человеческой жизни, заставивший её опять о многом задуматься…
Арина попала на лекцию к Петру Яковлевичу случайно. Ей нужно было согласовать с ним даты отпуска. Решив, что стоит сходить к нему самой, она поднялась на третий этаж, прошла вдоль дверей аудиторий, прислушиваясь к голосам преподавателей. Вот и та, где Забельский сейчас читает лекцию по психогенетике. Дверь приоткрыта, видно и доску, и часть кафедры, и первые ряды сидящих студентов.
Арина решила дождаться окончания занятия, встала чуть сбоку, рассматривая нарисованные на доске мелом схемы, римские цифры, буквы, скобки. Генетика… Ариша её и в школе–то не любила, не понимала. Все эти рецессивные и доминантные позиции гена, наследственность и её закономерности…
Сегодня Забельский рассказывал про группы крови. Тема избитая. Ну кто не знает об этом?! Студенты скучно царапали записи в тетрадях, кто–то играл в телефоне, другие, закрыв ухо ладонью, чтобы было не видно наушник, наслаждались музыкой.
Вдруг одна девушка во втором ряду подняла руку.
— Можно вопрос? — громко сказала она. Её голос разнесся по большой аудитории звонким колокольчиком.
— Да. Я вас слушаю. Встаньте, пожалуйста.
Забельский обречённо посмотрел на говорившую. Та поднялась, крутя в руках карандаш и явно нервничая.
— Я вот хотела спросить. Если у моих родителей первая группа крови, то у меня должна быть либо первая, либо вторая?
Кто–то сзади неё рассмеялся, другие покачали головами.
— Как ваша фамилия? — прищурился Забельский.
— Карпова.
— Итак, Карпова, смотрим на таблицу! Тут всё написано. У вас должна быть первая группа крови. Первая! Вы всё поняли?
— Да. Но у меня вторая… — пробормотала девушка и медленно села.
Вот! Вот именно поэтому Пётр Яковлевич не любил преподавать генетику. Обязательно на курсе найдется кто–то, у кого «не совпадёт», вскроется какая–то семейная тайна, потом несчастный в лучшем случае будет мучить преподавателя, пытаясь получить от него объяснение и уверение, что это просто исключение и из правил, что бывают генетические сюрпризы, что… И оба здесь понимают, что врут друг другу, что генетика точна и не терпит праздных рассуждений, но никогда себе в этом не признаются…
Карпова… Очередная жертва просвещения…
Арина с интересом слушала их диалог, потом вынула телефон и сфотографировала схему на доске. «А эта Карпова, похоже, родителям неродная!» — внимательно рассмотрев записи, подумала девушка. Тут прозвенел звонок, студенты ринулись на выход. Карпова Ксения, как и следовало ожидать, подошла к преподавателю, стала пытать Забельского своими глупыми вопросами, он увиливал, искал ответы, придумывал на ходу. Не его это дело – раскрывать чужие секреты. Не его!
— Идите, Идите и не думайте об этом! Природа гораздо умнее нас с вами! — крикнул ей вслед Забельский. — Ариша, что такое?
— Да вот тут по поводу отпуска…
Арина отошла, пропуская студентку.
— Давай. Подписать? Согласовать? — Пётр Яковлевич был рад её приходу. С тех пор, как он повздорил с Денисом в столовой, Ариша как будто избегала его.
— Она, что, получается, приёмная? — кивнула девушка на Ксюшу, стоявшую теперь у окна.
— Да какая нам разница?! Это не наше дело. Всё, Ариш, вот эти даты мне подходят. Как Марина? Мама как? — Забельский повторил свой вопрос несколько раз, но Арина не ответила. Она следила за девчонкой, видела, как та, позвонив кому–то, схватила рюкзачок и убежала.
Вечером, сидя с Денисом в его машине, Арина вынула телефон, снова рассматривая таблицу.
— Слушай, а у тебя с родителями какая группа крови? — спросила она парня.
— Да откуда я знаю? Свою знаю, и мне норм. А про ихние кровные дела мне неведомо. Ну что, на смотровую? Или холодно?
— На смотровую.
Арина устроилась поудобнее, убрала телефон в карман и сложила руки на сумочке.
— Арина вы моя Родионовна, голубка моя, ну не думай ты об этой ерунде! Всё, погнали! Там, на заднем сидении, пончики в пакете. Бери, если хочешь. А то остынут!
Девушка улыбнулась. Самсонов всё же милый. Ухаживает, старается… И почему он не нравится Петру Яковлевичу?..
Вечером, сидя в своей комнате, Арина открыла свой паспорт. Еще года два назад ей поставили туда штамп о группе крови и резусе.
— Вы женщина, будущая мать, вам это важно! — сказала врач в женской консультации…
Арина заглянула к матери. Та уже спала. Тогда девушка вынула из ящика стола мамины документы, выписки из больницы. Потом нашла документы отца.
Не сходилось… Абсолютно ничего не сходилось… Она – вторая Карпова, вторая девчонка, которой знание принесло только вред.
Спросить бы Петра Яковлевича, как такое может быть, но завтра выходной. Он собирался на дачу, а у Арины встреча с Денисом…
… Забельский ехал не один. Андрей Павлович, директор, увязался вместе с ним, уговорив коллегу на охоту. Недалеко от дачи Забельского было охотхозяйство, там и купили путёвку.
Сидя на вышке и высматривая дичь, мужчины разговаривали мало. Андрей как будто всё хотел что–то спросить, но не решался.
— Петь, послушай, — начал наконец он, когда спустились и сели в местном ресторанчике есть рябчиков. — Что у тебя с Ариной? Часто уходите с ней с работы, на обеде ты с ней, у меня в приёмной ошиваешься тоже… Подарки эти таскаешь… Я понимаю, она твоя протеже, но уже студенты говорят о вас. Ты пойми, я не против, делайте, что хотите, но не на работе. Она красивая девушка, да еще Арина, да еще Родионовна… Прямо чувствуешь себя Пушкиным, и хочется сказок, ласковых похлопываний и остального… Но институт, Петь, ты же знаешь, это большая деревня! Слухи нам не нужны. Хотя, конечно, Ариша лакомый кусочек.
— Я не понял, ты, Андрюша, на что заришься? — Пётр скривился, видя сладкую улыбку на лице товарища.
— А что? Думаешь, тебе она улыбается, а мне не будет? Я умею быть ласковым, умею нравиться женщинам. Ты был хорошим примером, Петя!
Андрей Павлович рассмеялся раскатисто, басовито, запрокинул голову… И упал, получив в челюсть от Петра Яковлевича.
— Не смей, слышишь, даже думать не смей! Хоть пальцем её тронешь, я тогда тебя…
Пётр встал, бросил на стол деньги и ушёл, оставив Андрея Павловича ковыряться на полу, стараясь стереть с брюк разлитый соус.
— Горяч! — качал головой директор, пока ехал в машине домой. — Седина в бороду, бес в ребро! Петька, Петька…
В ту ночь Пётр Яковлевич напился. Он не помнил, как добрел до кровати, как уронил со стола ночник, как потом храпел и стонал во сне, ругал кого–то…
Утром позвонила Марина.
— Привет. Ну как охота? Что–то ты пропал совсем! — беспечно говорила она в трубку.
— Нормально, — буркнул Забельский. — Лампу разбил.
— Что? Сам–то цел? Как так вышло–то?!
— Напился, уронил лампу. Ну ту, «Тиффани», с бабочками, которую вы с Родькой дарили… Дальше я не помню. Ариша как?
— Не пойму. Задумчивая какая–то. Всё что–то пишет, потом уставится в окно, вздыхает.
— Ладно. Я заеду на днях, хорошо?
— Давай…
Марина нажала «отбой», позвала дочь. Та неохотно села рядом, а потом вдруг спросила:
— Мам, а почему Забельский всегда был у нас? Ну, почему он друг семьи?
— Потому что он мой знакомый. Мы работали вместе, дружим. Ты же всё знаешь. Ну, просто так вышло по жизни…
— Да…Наверное… — Арина рассеянно кивнула. — Извини, мам, я пойду спать…
…До сессии и каникул оставалось совсем немного времени. У преподавателей и студентов началась горячая пора. Даже вечером народ сидел в библиотеке и коридорах, переписывал лекции, что–то выяснял. В аудиториях проходили консультации перед зачётами.
— Арина Родионовна, — куратор третьекурсников, Тамара, пришла в приёмную, села, устало вздохнув, и, рассматривая свои ногти, продолжила:
— Найди мне, пожалуйста, контакты Карповой. Пропала девчонка, не приходит, связаться с ней не могут. Найди домашний номер, а то сотовый молчит.
— Карпова? — Арина вспомнила ту девчонку. — Хорошо…
Ксения Карпова ответила не сразу. Она долго смотрела на звонящий телефон, потом лениво подняла трубку.
— Ксюша? Это из института. Куда же вы пропали? Сессия же! — Арина замолчала, слушая, как равнодушно вздохнула девчонка на том конце связи.
— А мне как–то всё равно. Я не буду больше учиться. Уезжаю.
— Почему? — спросила шёпотом Арина. — Из–за каких–то там цифр? Ксюш, давай встретимся. Надо кое–что обсудить.
— Вы что, Арина Родионовна?! Не стоит меня уговаривать!
— А я и не собираюсь. Ты не так давно узнала, что один и один не дают в сумме два. А я узнала, что три и один не дают четыре. Ну что, поговорим?..
Они встретились на Комсомольской, поднялись на улицу, долго шли молча. Найдя подходящее кафе, зашли, сели, рассматривая людей вокруг, стали читать меню.
— Я поссорилась с родителями, сказала им, что уеду к бабушке. Они врали мне, понимаете! Все эти истории о родах, эти вздохи… Ложь от начала и до конца, — Ксюша откинулась на спинку стула, заказала себе коктейль.— Это нечестно! Я имею право знать, а они до сих пор упираются, ничего не рассказывают! Отвратительно! Я не буду больше тут учиться. Уеду. Документы забрать только надо.
Арина задумчиво покачала головой. Уехать можно, а что дальше? Вопросы останутся всё равно, будут мучить, заставлять искать ответы…
— Знаешь, я когда ту лекцию Забельского послушала, тоже вот так села дома, стала вычислять. Не сошлось. Я просчитала ещё раз, думала, что ошиблась. Но нет. Отец, получается, неродной… Ну вот узнала я это, стало неприятно, конечно… Я вынула наш фотоальбом, стала рассматривать снимки. Я, папа, мама… Столько всего было у нас! Он научил меня плавать, хотя мне было очень страшно. Он носил меня на руках, когда я сломала бедро, он возил меня в горы, помогал во всём. Он всегда был рядом. Мы ссорились с ним, ругались, я говорила ему такие вещи, что теперь страшно вспомнить, а он не отворачивался от меня. Всё равно любил. Ну и какая разница, родной или нет?!К маме, конечно, есть вопросы, но, с другой стороны, я не хочу знать, как там всё вышло. Она моя мама, у неё была своя жизнь, своя история. Мама сделала всё, чтобы я была счастлива, так и пусть у неё будут свои тайны.
— А моя мать мало что делала для меня – то времени нет, то денег, то я слишком капризничаю. Теперь я понимаю, почему меня в детстве так наказывали, а моих друзей нет. А чего, я ж не родная, меня не жалко. Своих бы они целовали–обнимали, конфетами заваливали. Мама очень обиделась, когда я ей всё это сказала. Но разве я не права?!
— Не знаю.
Арина подвинула себе и Ксюше чашки с чаем.
— Я вот только знаю, что ты учишься на платном отделении. Кто платит?
— Отец, — буркнула Ксюша. — И что ему теперь, памятник что ли поставить?
— Поставишь. Когда его не будет больше, ты поставишь. И будешь жалеть, что его нет, а ты много чего ему наговорила или, наоборот, не сказала. Кто–то отказался от тебя, а они – нет. И не надо думать, что с тобой строги только потому, что ты чужая по крови. Глупость какая! Будь ты сто раз ихняя, всё также было бы. Наверное…
Ксения усмехнулась. Жалко, сравнить не с чем, братьев или сестер у неё нет.
— Ну а ты? Неужели не хочешь узнать, кто там твой настоящий, биологический родитель? Может с ним было бы лучше?
— Нет. Я знаю. Вернее, догадываюсь. Сложился пазл. Но с ним, с биологическим, было бы хуже. Мой папа был лучшим из всех мужчин: чуточку суровым может, немногословным, иногда замыкался в себе, не хотел играть со мной. Но он не отворачивался от меня, даже если я делала что–то плохое. Он верил в меня, принимал такой, какая я есть. А тот, биологический, дарит теперь букеты, конфеты, раньше дарил куклы и мишек плюшевых, но он был как бы вскользь, как гость–праздник. А как только речь заходила о проблемах, он кивал моей матери, улыбался мне и убегал.
— За очередной куклой? — задумчиво спросила Ксюша.
— Видимо, да. Только живой. Их у него в коллекции было много. Интересно, сколько у меня еще сестер и братьев… Хотя нет, не интересно. Может, по тортику? Когда надо подумать, я ем много сладкого.
Арина подмигнула Карповой, подняла руку, подзывая официанта, и замерла, увидев в дверях Дениса. Самсонов что–то показывал ей жестами, видимо, спрашивал, можно ли подойти.
Она покачала головой. Денис кивнул, сел за другой столик, намереваясь ждать до конца.
— Ну, за генетику! — подняла свою чашку Ариша. — Может, в нас есть гены великих людей! Кто знает… А группа крови – это всё ерунда. Что в ней толку? Главное, что тебя любят. Даже если ругают и злятся на тебя, то всё равно любят.
— За генетику! — Ксюша кивнула, потом, вынув телефон, быстро написала сообщение. — Извини, я домой поеду, ладно? Мама волнуется.
— Давай. Завтра у тебя зачёт. Хоть на тройку сдай! Постараешься? — улыбнулась Арина Родионовна.
Она еще не выпестовала своего Пушкина, еще не провела рукой по его кудрявой головке, не спела ни одной колыбельной, но уже один раз стала для кого–то спасательным кругом, тем человеком, который появился именно тогда, когда это было необходимо…
Дождавшись, пока Ксения скроется за дверьми кафе, Денис подсел к девушке. Официант принёс свечи на красивом вытянутом в форме слезы подносе. Трепещущее пламя озаряло лица сидящих рядом тёплым, желтовато–белым светом. Данис молчал.
— Денис, ты мне очень нравишься, но давай сразу договоримся, если я для тебя просто «одна из», то не надо. Знаю я одного такого ловеласа. Пока был молод, скакал от радости, а теперь мыкается между своей одинокой квартирой и моей жизнью, подарки дарит, угодить пытается, а нигде ему всё равно места нет. Жалко его, но любить от этого не хочется…
— Ты про кого? — напрягся Самсонов.
— Я? Да так, есть один любитель миниатюр. Всю свою жизнь так и прожил в миниатюрах, одна другой лучше. Коллекция целая есть, а любви нет.
— Ладно, Арина Родионовна. Что–то вы, голубушка, темните. Нянюшка вы моя, поедемте кататься. Погоды какие стоят! «Вчера, ты помнишь, вьюга злилась…»
— Да, и правда что, милый мой, пора нам. В светёлку отвезите меня, голубку дряхлую свою… — Арина улыбнулась…
Дня через три Арина всё же усадила мать рядом с собой, подробно рассказала о своих изысканиях, подозрениях.
— Мам, Забельский мой отец?
Марина отвернулась, стала грызть ногти.
— Мам, просто скажи, интересно же! Поверь, от того, что я узнаю, я не перестану также любить тебя и папу! Просто хочу знать до конца.
— Ну тогда да, он твой отец.
— Папа знал?
— Нет. Я встретила его, когда тебе было полтора года. Он не интересовался моим прошлым. Было и было. Забельский тогда пропал на время, укатил за границу с очередной мадам… А я вышла замуж.
— Я не понимаю, мама! Почему ты не прогнала Петра Яковлевича от себя?
Марина пожала плечами. Ну как она могла сказать дочери, что до сих пор любит Петю, что тогда, оставшись у него на одну ночь, сдалась ему навеки… И до сих пор ждёт, что тот предложит ей стать его женой!.. Она и за Родиона вышла, чтобы только «разбудить» Петю, но тот так ничего и не понял…
Арина не поймет, она будет ругаться, убеждать, что это позиция жертвы, что Забельский просто манипулятор…
— А сам Пётр Яковлевич знает, что я его дочка? — спросила Арина.
— Нет. Но я думаю, догадывается. Иначе, что он тут крутится всю нашу жизнь?..
— Забавно… тут не только траву, тут камни начнёшь жевать! — Арина вскочила, стала ходить по комнате, а потом села, обняла мать, прижалась щекой к её плечу. — Ну и ладно, мама. Пусть и не знает ничего. Без него как–то спокойнее!
Марина кивнула. Хорошая у них с Родионом Аришка получилась, лучше самой Марины в сто раз!..
Через два года Арина стала Самсоновой. На свадьбе было много гостей, только Забельского там видеть не хотели.
— Почему? — спросил он на кануне свадьбы.
— Извините, но я так решила.
Он обиженно поджал губы, развернулся и ушёл, оставив подарок на скамейке рядом с ЗАГСом. Арина сунула коробку в багажник машины и забыла о ней…
Пётр Яковлевич надолго исчез из жизни Марины, уволился из института, где пропадал – неизвестно. Вернулся он месяцев через восемь, с молодой женой и уже наличествующим ребенком. Отомстил Марине и Аришке? Скорее, повесил–таки себе хомут на шею, теперь уж навсегда. Чаровник…
