Алексей Николаевич Кречетов был настолько хорошим массажистом, что не справлялся с натиском клиентов, в основном клиенток, конечно. Руки у него были волшебные, поэтому его сеансы стоили дорого, но несмотря на это очереди не убывали.
Но он не жаловался, работал добросовестно и с огоньком, имел солидную клиентуру, так как массажи были, что называется, в моде, и он процветал. Хотя и уставал неимоверно.
Алексей Николаевич был одинок, точнее, разведен. Его бывшая жена была болезненно ревнивой, что мешало ей совмещать семейную жизнь с работой мужа. В каждой его пациентке она видела разлучницу, соблазнительницу или в крайнем случае интересную женщину, к которой ее муж ну просто не может остаться равнодушной, точнее, к ее полуобнажённому телу.
Сама Ираида была полненькой, соблазнительной, как пышка с пылу, с жару. Но массаж не любила, чему Алексей Николаевич был очень рад: хоть дома передышка. И все же она ушла от него. Ушла к своему боссу, семейство которого – его бывшая жена, мать и дочь – были постоянными его клиентами. Все переплелось в какой-то странный узел, и это немного напрягало и нервировало.
Оставшись один, Алексей Николаевич не пожалел об этом ни на минуту. Детей с Ираидой они не нажили, с разделом имущества справились вполне интеллигентно, и вот она, свобода! Но наслаждался он ею недолго. Меньше, чем через полгода, им овладела тоска одиночества.
Массажисту было уже под сорок. Он был вполне в отличной форме, высок и мускулист. И лицом симпатичен. Седых волос пока не было. Видный мужчина, одним словом. Но не очень счастливый. Сапожник без сапог. Женщины через его руки десятками проходят, а рядом ни одной.
Но тут надо понимать специфику работы. Все эти женщины для него, как исходный материал. И больше ничего. Он не вкладывал в них свою душу, только мастерство и дар своих необыкновенных рук. Но он не испытывал ни малейших чувств от этих прикосновений, которые возбуждали бы в нем мужской трепет, удовольствие, желание наконец. Это была просто его работа и не более того.
Алексей Николаевич чувствовал, что он превращается в этакого «сухаря», равнодушного ко всему окружающему и к женщинам в том числе. В каждой из них он подспудно видел свою бывшую Ираиду, озабоченную самой собой и ревнующую его к каждой женщине, стоящей к нему ближе, чем на пять метров. Он понимал, что останется один, скорее всего, и почти смирился с этим.
Машу привела к нему одна из его постоянных клиенток Марина Сергеевна. Девушка была молода совсем, не больше двадцати. Хрупкая, изящная с локонами каштановых волос, ниспадающих до плеч, синеглазая и застенчивая. У нее болела спина, мышцы которой, скорее всего, продуло, когда она возвращалась ветреным вечером из бассейна.
— Я очень долго простояла на остановке, да еще с влажными волосами и в легкой куртке. Промерзла вся. А теперь спину ломит, особенно под лопатками, — рассказывала она Алексею Николаевичу, а он смотрел на нее во все глаза и думал о том, что это могла бы быть его дочь, такая нежная, такая славная, что у него аж защемило внутри.
— У врача были? – деловито спросил он Машу.
Оказывается была: простуду, как таковую, не подхватила. А вот спину продуло. Болеутоляющие, тепло на спину, массаж – это все, что посоветовал врач.
— Марина Сергеевна вас порекомендовала, — закончила девушка свой рассказ, и он пригласил ее в кабинет.
В эту ночь ему не спалось. Им овладело какое-то новое, доселе не знакомое или напрочь забытое чувство нежности, желания заботиться, оберегать и ласкать это совсем юное существо, девушку, которая первая и единственная из его клиенток возбудила в нем все эти чувства. С которыми он, впрочем, боролся как мог.
Маша записалась на пять сеансов, поэтому регулярно приходила к нему на прием, принося с собой ауру и даже запах цветущего весеннего сада, летнего дождя, лесной свежести – все вперемежку, после чего он долго приходил в себя.
Чем зацепила его эта молодая, полная жизни, цветущая девушка? Да вот именно всем этим – красотой, обаянием молодости и давно забытым чувством притяжения к женщине, но это уже издержки профессии.
«Почему же к ней-то так тянет, черт возьми?!» — размышлял ночами Алексей Николаевич и мучился от безысходности.
Маша всегда была очень приветлива, всегда улыбалась и быстро пошла на поправку. Спину перестало ломить, она чувствовала себя бодрой и радостной, но после последнего сеанса вдруг спросила:
— А можно мне еще парочку, Алексей Николаевич?
Он растерялся. В принципе, он мечтал, чтобы ее сеансы поскорее закончились, и он освободился бы от этого наваждения наконец. С глаз долой, из сердца вон. А тут вдруг такой соблазн, снова видеть ее и наслаждаться присутствием…
— Нет, Маша, — ответил он. – Терапия закончена, ты в полном порядке. Но, если будут проблемы, приходи, конечно. – И он почувствовал, что покраснел.
Алексей сидел дома в полном одиночестве, ему было грустно, даже нет, тоскливо. Он расставался с мечтой о несбыточном. А от соседей через открытую форточку доносилась песня: «Звездочка моя ясная, как ты от меня далека-а-а-а…». И он заплакал бы, наверное, от этой тоски, будь хоть чуточку послабее.
«Нет, это никуда не годится. Нужно взять себя в руки», — подумал Алексей и выпил изрядную порцию любимого виски.
На следующий день, придя на работу, он бегло просмотрел список записавшихся на прием и с приятным удивлением обнаружил ее имя. Маша умудрилась втиснуться в маленькое окошко на короткий сеанс оздоровительного массажа.
Этих четырех часов дня Алексей ждал, как обреченный на муки, только на сладостные муки. Умом понимал, конечно, что не нужно ничего ждать от этих встреч с девушкой, которая ему чуть ли не в дочери годится. Но сердце трепетало, приказывая разуму замолчать.
Маша вошла в кабинет робко, стесняясь. Алексей поздоровался и отправил ее за ширму, спросив между прочим про самочувствие. Но она вдруг подошла к нему близко-близко, положила руки на плечи и сказала:
— Я люблю вас, Алексей Николаевич. И если вы хоть немного…, — она не договорила.
Мужчина обнял ее, прижал к себе так сильно, что у самого закружилась голова, и понял наконец: его час пробил. Счастье само пришло к нему в объятия, и от него он уже не откажется никогда
