Забытый подвиг

Июнь 1915 г.

«Дорогая Лиза. Я вновь пишу тебе письмо, которое не знаю, когда смогу отправить. Крепость наша, Осовец, по сей день в осаде стоит, и неизвестно, сколько нам ещё так держаться придётся. Не передать словами, как сильно мне хотелось бы вновь увидеть тебя и детей! Возможно, даст Бог (и позволит командир), после окончания осады, я смогу в отпуск уйти хоть на недельку-другую.

Ходят слухи, что немцы вновь хотят нас штурмовать, слишком активными они стали нынче, так что мы готовимся. Никто не боится. Уже две атаки отбили, показали чего мы сто́им!

Жизнь в казармах сейчас тихо проходит, есть время отдохнуть, набраться сил после того, что весной тут было. Вы читали в газетах? Говорят, что вся Европа только и писала о том, как мы тут стеной стоим, не пускаем врага, и как немец нас выбить пытается. Страшно нам тогда было, много мужиков наших полегло, но сейчас даже с гордостью вспоминаем. После такого, нам уже нечего бояться…»

— Кому ты там снова пишешь? Всё равно ведь почту не отправить.

Подняв взгляд, я увидел стоявшего передо мной товарища, Митьку Зайцева.

— Сейчас не отправить, а после окончания осады можно будет, — пропустив первый вопрос, я закрыл тетрадь и посмотрел на приятеля.

— А с чего ты так уверен? Так и скажи, мол, хочешь похвастать тем, что грамоту знаешь.

Я исподлобья взглянул на Митьку, и тот сразу же стушевался. Несмотря на тот факт, что мы оба были простыми солдатами, одного возраста и схожего телосложения, роль лидера всегда оставалась за мной. И всё же, с Митькой мы дружили.

Некоторые сослуживцы удивлялись, как могли найти общий язык два таких разных человека. Рядовой Зайцев был известен на весь гарнизон в первую очередь тем, что в абсолютно любой, даже самой сложной ситуации, он находил блестящее решение, при этом, словно бы посмеивался над ней. Не умея ни читать, ни писать, он обладал удивительно острым умом, который позволял ему найти нужный подход почти к любому человеку.

Я же, в отличие от своего приятеля, был личностью весьма замкнутой, однако это не мешало мне сохранять авторитет среди сослуживцев. Несмотря на то, что знатного происхождения я не имел — воинскому мастерству меня обучали с самого детства, потому как вырос я среди казаков. Не умея заводить дружбу столь легко и непринуждённо как Митька, я прекрасно находил общий язык с любым оружием, мог часами разбирать и собирать свою винтовку, тщательно смазывая механизм и доводя оружие до идеального состояния. Те же, кому довелось видеть меня в бою, не сомневались – в случае чего, я смогу ответить на любую насмешку. Они были рады, что в этой войне я сражаюсь на их стороне.

Благодаря мне, Митьку не смели задирать те, на кого его обаяние не распространялось, чем он непременно пользовался вовсю. Мне же, в свою очередь, открывались двери туда, где одним только суровым видом и грозной репутацией ничего не решалось.

Хотелось надеяться, что мы оба переживём эту войну. А оснований задумываться о подобном, было более чем предостаточно.

Первый штурм нашей крепости начался в сентябре 1914 года. Обстреляв артиллерией каменные, устаревшие укрепления, немцы атаковали пехотой, рассчитывая на численный перевес. Однако мы не просто устояли, но и перешли в контрнаступление, заставив немцев отступать ещё быстрее, нежели они до этого наступали. После этого, их командование решило, что там, где потерпела поражение пехота, дело решит артиллерия.

В феврале 1915 года, состоялся второй штурм. Специально для обстрела крепости, немцы перебросили под Осовец четыре осадные мортиры «Шкода». Не знаю сколько всего у них было разных орудий, но огонь вёлся почти непрерывно. Старые стены крепости оказались совершенно не пригодны для защиты от такого, укрыться за ними было почти невозможно. Помимо этого, нас бомбили ещё и с воздуха.

Невозможно передать, что чувствовали мы в эти дни. Ощущение было такое, что ад просто разверзся прямо над нами, вокруг нас, что мы уже находимся в нём. Столбы земли, воды и целые деревья летели вверх; земля дрожала и, казалось, что ничто не может выдержать такого ураганного огня.

Командование генерального штаба просило продержаться нас хотя бы двое суток. Мы держимся уже полгода. В марте наши солдаты разгромили часть вражеской артиллерии, заставив их отступить. Теперь, они выжидают.

Август 1915 г.

— Встать! Военная тревога! Всем встать!

Голос офицера ворвался в мой сон стремительно, не оставив даже следа. Не прошло и секунды, как сознание уже работало полным ходом, анализируя обстановку вокруг. Неужели атака?

Молниеносно одевшись, схватив винтовки и обмундирование, мы поспешили во двор. Рассвет ещё не начался, лишь у самого горизонта небо слегка посветлело, предвещая скорый восход солнца.

Вокруг сновали офицеры, строившие солдат, большинство из которых так же, как и я, были подняты с постели. Следовали короткие и точные команды, нам говорили, кому и какие позиции следует занять, а меня не покидало стойкое ощущение, будто что-то здесь неправильно.

— Двенадцатая рота, занять центральный редут и удерживать оборону!

Команды отдавались сразу несколькими старшими офицерами, всё происходило невероятно быстро.

— Котлинский, займите позицию у Рудского моста.

— Слушаюсь, господин капитан! Тринадцатая рота за мной, шаго-оа-арш! – мы спешным маршем, направились за подпоручиком.

Внезапно, меня осенило: мы готовимся к прямому столкновению с пехотой! Неужели немцы решили не повторять февральские события? Артиллерийский обстрел, в этот раз, длился совсем недолго и не шёл ни в какое сравнение с тем, что мы пережили полгода назад. И немцы, вот так сразу, решились на прямое столкновение?

В тот момент, я не знал всех подробностей предстоящего штурма, иначе меня не удивляла бы «внезапная смелость» немцев. Ужасы, которые нам довелось испытать ранее, были сущими пустяками по сравнению с тем, что приготовил для нас противник в тот день.

Едва солнце осветило линию горизонта, со стороны немецких войск в воздух поднялось облако ядовито-зелёного тумана и, медленно поползло к крепости. Оно растянулось в длину почти на двадцать километров, достигая двенадцати километров в высоту.

После почти года безуспешной осады, дважды не сумев пробить нашу оборону, немцы решили разобраться с нами проще – с помощью газа. Облако хлора, вперемешку с бромом, фактически полностью накрыло крепость, отравляя на её территории всё живое, будь то травинка, листок на дереве, птица, или человек.

— А, проклятье… кхе-кхе…

— Давай в сторону стены, там газа м… кхе-кхе… меньше!

Солдаты падали один за другим, хлор проникал в кожу, лёгкие, глаза.

Как бороться с врагом, которого нельзя ударить саблей, нельзя застрелить из ружья, да и вообще невозможно убить? Как бороться с тем, от чего невозможно защититься, что проникает в твоё тело и разъедает его снаружи и изнутри? Не прошло и часа, как газовое облако добилось того, чего ранее не смогла сделать вражеская артиллерия. Поняв, что выбить нас из крепости не удастся, враг воистину заключил сделку с дьяволом.

Кашель готов был разорвать мои лёгкие изнутри, однако я сдерживал его изо всех сил. Обмотав лицо ветошью, я старался не делать глубоких вдохов, но даже при этом, поражающее действие хлора было ужасным.

«Я — русский солдат, а русские не сдаются», — повторял я про себя, словно молитву.

Кто-то ухватил меня за рукав. Я развернулся посмотреть и невольно вздрогнул. Один из наших ребят, отчаянно вцепился в меня, вытаращив глаза. Судорожно хватая ртом воздух, он кашлял, буквально выплёвывая куски лёгких. Помочь ему было нечем – бедняга вдохнул уже слишком много отравы.

Я попробовал поправить повязку на лице — кожу мгновенно пронзила жгучая боль. Повязка промокла кровью почти насквозь, отчего дышать становилось всё труднее — свежего воздуха катастрофически не хватало.

Митьку я обнаружил примерно через четверть часа, вместе с командиром роты и другими солдатами. Вид у него был страшный, хотя о том, как я сам выгляжу со стороны, можно было только догадываться.

— А ты ещё записочку передать после штурма хотел… Кхе-кхе!..

Несмотря на своё состояние, неугомонный Зайцев продолжал попытки шутить.

— Поменьше говори, от кашля хуже становится, — собственный хриплый голос показался мне чужим и незнакомым.

— Да какая разница? — отмахнулся Митька, — всё равно помрём все.

— Ты как хочешь, а я сдаваться не собираюсь.

— Мало нас осталось… Противогазов, почитай, нет ни у кого.

— Господин подпоручик, а что слышно от других рот? — поинтересовался прапорщик Радке.

— Кхе-кхе… девятая, десятая и одиннадцатая — выбыли полностью, двенадцатую заблокировали в центральном редуте, но и у них человек сорок, не больше осталось, от трёх рот у Бялогронд — около шестидесяти человек, — подпоручик Котлинский выглядел не лучше своих солдат, но держался по-прежнему, с офицерским достоинством.

Раздался оглушительный грохот, земля под ногами задрожала – очевидно, где-то неподалёку попал снаряд. Немцы настолько отчаялись расправиться с нами, что даже после смертельной дозы хлора, решили поддержать наступление тяжёлой техникой.

— А на это нам нечем ответить? — сощурившись, спросил Радке.

— Нашу артиллерию тоже газом накрыло.

— Чёрт побери! В самой крепости, кхе-кхе… как я понимаю, дела ненамного лучше обстоят, да?

Подпоручик, посчитав вопрос риторическим, оставил его без ответа.

Со своей позиции мы наблюдали, как тёмная масса немецких солдат продвигалась в нашу сторону. Их было много, не менее семи тысяч, обе наши линии обороны они прошли, оставалось совсем немного до того момента, когда они захватят Рудский мост и битву можно будет считать проигранной, как и войну, пожалуй.

— Господин подпоручик, господин подпоручик! — выбежавшего солдата шатало из стороны в сторону, бедняга еле держался на ногах.

— Слушаю, рядовой, докладывай, — было слышно, как офицер с трудом удерживается от того, чтобы не сорваться на кашель.

— Приказ генерал-лейтенанта…

Этот день должен был стать знаковым для всей германской армии. Они не зря так долго и упорно пытались добиться своего: путь через Осовец был единственным, который позволял им пройти вглубь России с восточной стороны. Вокруг были непроходимые болота. Поэтому, мы оказались единственным препятствием у них на пути.

Впоследствии, вспоминая об этих событиях, немецкий военнопленный рассказывал следующее:

«Наше командование было крайне обеспокоено ситуацией. Мы использовали всю мощь для того, чтобы уничтожить оборону крепости, однако в русских словно сам дьявол вселился, их не брали ни сабли, ни пули, ни снаряды. Среди солдат всё чаще ходили дурные разговоры о том, что они боятся атаковать крепость, боевой дух таял на глазах.

Газовая атака должна была раз и навсегда положить конец этой затянувшейся осаде, позволив нам продолжить наступление и продемонстрировать всем, что русские такие же смертные и их нечего бояться.

Но когда мы подошли к воротам, уверенные в том, что там уже не осталось никого, кто был бы готов оказать сопротивление, из густого тумана, на нас вышли защитники крепости. Окровавленные, с обожжёнными лицами, выплёвывая собственную кровь, эти мертвецы уверенно шли в штыковую атаку, даже смерть от газа не смогла их остановить. Они шли отовсюду, и один только их вид внушал ужас!»

На самом деле, от нашей роты оставалось примерно шестьдесят человек. Тех, кто мог стоять на ногах и держать оружие. Возглавляемые подпоручиком Котлинским, мы вышли навстречу наступающим войскам и, прохрипев сожженными гортанями «ура!», двинулись в штыковую атаку. В тот момент, мы не думали о победе, мы шли в наш последний бой, чтобы достойно принять смерть за Россию, за царя. Однако, вид наш, да и само наше появление, настолько шокировало немцев, что те бросились прочь, забыв обо всём. Кто-то осмеливался повернуться и ответить, однако это стоило таким смельчакам жизни. Из тех, кто спасался бегством, многие погибали на собственных проволочных заграждениях, некоторых затаптывали свои же.

За нашими спинами раздался грохот: ожила крепостная артиллерия. Те, кто были в состоянии вести огонь, били в самый центр спасавшихся бегством немецких солдат, тем самым не только нанося им страшные потери, но и вызывая ещё большую панику.

Шесть десятков полуживых, отравленных, истекающих кровью бойцов, гнали впереди себя многотысячную немецкую армию. В это же время, остатки восьмой и четырнадцатой рот разблокировали центральный редут и, объединившись с выжившими там солдатами двенадцатой роты, совместно атаковали врага.

Подпоручик Котлинский погиб в тот день так, как и положено русскому офицеру — с оружием в руках, сражаясь за Родину. Командование остатками нашей роты принял прапорщик Радке, который достойно выполнил свою задачу – мы выбили немцев за пределы крепости. Митька Зайцев умер на следующий день, от полученных отравлений, как и многие из наших. От гарнизона осталась небольшая кучка солдат, но главное — мы выстояли, враг не прошёл.

В конце августа, верховное командование сообщило, что стратегическая необходимость в обороне крепости отпала. Осовец решено было взорвать. Эвакуация прошла по плану, без паники; комендант крепости, генерал-лейтенант Бржозовский лично повернул рычаг взрывающего устройства.

Покинуть крепость вместе с остальными мне не удалось. В тот день я стоял часовым, в подземном тоннеле, охраняя склады. Во время эвакуации, начальник караула про меня попросту забыл.

Эпилог

Май 1924 г.

— Что за этим проходом? — спросил польский офицер.

— Точно не знаю, пан полковник, — ответил стоявший рядом с ним унтер, — но, скорее всего, мы на месте.

Около месяца назад бывший полковник русской армии, эмигрировавший из большевистской России, надеясь на вознаграждение, рассказал о том, что при взрыве крепости Осовец в 1915 году, склады с припасами должны были остаться в целости, хоть и погребённые под грудами камней. Дескать, он лично принимал участие в минировании и оттого точно знает о том, что говорит. Нарочно не стал там взрывчатку закладывать.

Никаких раскопок за эти годы там не велось, поэтому поляк решил взять на себя риск и проверить. Всё же, если русский говорил правду, то находка определённо стоила затраченных сил и средств. Завал над входом пришлось разбирать долго, почти месяц. Под ним, как и было сказано, обнаружился уцелевший тоннель, который должен был вести к складам. В нём они и натолкнулись на небольшой проход, за которым, по-видимому, находилась их цель.

— Ковальчик, иди вперёд, проверь так ли это, вернёшься с докладом.

Унтер-офицер нехотя пролез в дыру, расчищенную солдатами, и исчез в темноте. Не прошло и минуты, как он выскочил оттуда с перепуганным взглядом. Крестился, бормоча что-то о покойниках и потусторонней силе.

Полковник не выдержал — это же позор для всей польской армии!

— Ты что такое несёшь, курва? Какая ещё нечисть? Марш за мной!

С этими словами, полковник шагнул в темноту прохода. Унтер, слегка помедлив, всё же двинулся за ним. Не успели они отойти и на десяток метров, как впереди раздался твёрдый голос, спросивший по-русски.

— Стой, кто идёт?

После чего они услышали звук передёргивающегося затвора.

«Невероятно!» — подумал полковник, — «да какая же это нечисть, коли винтовкой пользуется? Это же самый настоящий живой часовой!»

Однако подобная мысль никак не укладывалась в его голове. Откуда здесь, в этих руинах, куда много лет не было прохода, может находиться часовой?

Русский язык полковник знал хорошо, поэтому, вместо того чтобы паниковать, решил назваться, и сказать о цели своего визита.

Тот, кто находился впереди, ответил, что он часовой, поставлен сюда охранять склад, и не может пропустить их. На вопрос о том, известно ли ему, сколько времени он здесь находится, часовой спокойно ответил.

— Да, знаю, девять лет.

Полковник был в растерянности,

— Но, ты ведь понимаешь, что крепости давно нет? Тебя здесь забыли! Даже с поста некому снять!

— Понимаю, господин полковник, — всё так же спокойно отвечал часовой, — если нет уполномоченных офицеров, это может сделать только государь.

Поляк ответил не сразу. Первый шок уже прошёл, и он начинал понимать, что произошло.

Он поведал о том, что произошло за те долгие девять лет, которые солдат провёл в подземелье, о том, что царя больше нет, как и страны, которой он служил, о революции, о гражданской войне и ещё о многом другом. Когда он закончил, долгое время не было слышно ни звука.

— Значит, теперь это территория Польши? – хрипло спросил часовой.

— Да, — осторожно ответил полковник. Бедняга все эти годы просидел запертым внутри, не зная ничего о том, что происходило наверху. Тот факт, что когда его обнаружили, он не бросился им навстречу, а продолжал исполнять свой долг, вызывало у поляка изумление, смешанное с восхищением. Тяжело вздохнув, полковник начал рассказывать.

— А кто у вас правит?

— Президент. Это как царь, только его выбирает народ…

— Тогда, мне достаточно будет его приказа.

Телеграмма от президента пришла уже через несколько часов. Лишь когда её зачитали часовому, тот согласился оставить пост.

Выйдя из подземелья, он рассказал о том, как выживал все эти годы, чем питался, как содержал в порядке оружие и продолжал нести службу, несмотря на ужасное положение, в которое попал.

Эта история будет передаваться из уст в уста, многие польские командиры станут приводить доблестного часового в пример своим солдатам, польские газеты будут писать о его подвиге, ему будут предлагать остаться в Польше, но он вернётся на родину. И лишь там, ему не будет оказано никаких почестей. Настоящим героем может быть только советский человек. Таковы были правила, и имя доблестного русского солдата будет предано забвению. Но история его всё равно останется жива.

***

• В основе рассказа лежат реальные события.

Спасибо за лайк

Источник

Понравилось? Поделись с друзьями:
WordPress: 8.64MB | MySQL:64 | 0,318sec