— Вот скажи, за что мне такое наказание, а? Что я такого в жизни сделала, что меня так Господь наказывает? — с горечью в голосе делилась с подругой Елена Викторовна. — Я же ведь только-только в себя приходить начала, хоть выдохнула немного. Лешке десять лет исполнилось, он более-менее самостоятельным стал. Я ж его одна с восьми месяцев вырастила! Чего мне это стоило, Оль!.. А вчера вернулась моя блудная дочь… — причитала Елена Викторовна, усаживаясь на стул и залпом выпив стакан воды.
Они дружили с Олей уже много лет и часто делились бедами и радостями. Но, к сожалению, чаще бедами. Вот и сегодня Елена Викторовна позвонила, что придет к подруге поговорить.
— Да что ты? Настя приехала? Правда, что ли? Ну надо же…Сколько лет не было и приехала..
-Оля, у меня такое чувство, что у меня дежавю или я сплю. Приехала. С клетчатой облезлой сумкой и …с огромным пузом, которое выше носа, представляешь? На седьмом месяце она!
-Ё мое…Да что ты! Опять что ли? -всплеснула подруга руками.
-Ну, а я тебе о чем говорю? Снова в положении, снова одна, опять ни жилья, ни денег…Очередной муж, так называемый, опять ее бросил. И идти ей, естественно, некуда, кроме как к матери родной и единственной, то есть ко мне. Мне даже показалось, что сумка та же, ободранная. Знаешь, мне в какой-то момент привиделось, что я с помощью машины времени вернулась назад, на десять лет. И что все это со мной уже было. И если бы Лешка из спальни не вышел, я бы подумала что так и есть или я схожу с ума…
…Дочери Елены Викторовны, Насте, двадцать девять лет. И она, мягко говоря, непутевая. И как у такой интеллигентной, воспитанной и образованной женщины могла родиться такая оторва — уму непостижимо. Настя плохо училась в школе, прогуливала, два раза оставалась на второй год. В пятнадцать связалась с плохой компанией со всеми вытекающими… Откуда только Елена ее не вытаскивала — из полиции, из подвалов, подозрительных квартир и кафешек. Настя стояла на учете в комнате по делам несовершеннолетних, ее обходили стороной не только почтенные старушки, но и дворовые собаки…
Но это были цветочки, ягодки появились позже. В восемнадцать Настя пришла домой с громким заявлением, что влюбилась, остепенилась, выходит замуж и ждет ребенка. Елену Викторовну тогда чуть удар не хватил… Но пустила молодых жить на испытательный срок на месяц…
Однако новоиспеченный муж пропал бесследно через неделю, прихватив кое что, видимо на долгую память. Немного золотых украшений, лежащих на видном месте, мелкие деньги, попавшие в его поле зрения, и вообще все, что плохо лежало. А именно — Настину новую куртку, Еленины сапоги и зачем то упаковку новогодних гирлянд.
А Настя, родив мальчика, быстро наигралась в мамочку и заегозила. Сначала отпрашивалась у Елены Викторовны «по делам», потом стала уходить все чаще и иногда украдкой просто сбегала. В семье все чаще происходили конфликты и скандалы. И наконец то в один прекрасный день Елена Викторовна, проснувшись, обнаружила ревущего взахлеб в своей кроватке Лешку, а рядом с ним записку, которая гласила: «Уезжаю работать и налаживать свою жизнь. Леша пока с тобой. Скоро все уладится и я его заберу. А пока буду помогать деньгами».
Она и помогала. Два раза. Один раз выслала три тысячи, а когда Лешка пошел в первый класс, пять! Неслыханная щедрость! На этом видимо денежный ручеек у Насти совсем иссяк и больше Елена Викторовна о своей дочери ничего не слышала. До сегодняшнего дня…
-Так вот. — продолжала Елена Викторовна. — Я уж с Лешкой то смирилась. Сама его воспитала. Ну ты ж свидетель, Оль, как мы жили. — подруга закивала послушно. — Я еле — еле иногда концы с концами сводила. Лешка болезный был, я постоянно на больничных. Только выйду вроде на работу, из садика звонят, мол, температура, сопли, забирайте срочно! Я, как подорванная, с работы отпрашиваюсь, в садик бегу, забираю…. И так все детство. Как вспомню…
Леша и правда был очень болезненным ребенком и Елена Викторовна намучалась с ним так, что и врагу не пожелаешь. Дальше лучше не стало. Лешка плохо говорил, отставал в развитии. Понадобились деньги на врачей, логопедов…Елена в нитку вытягивалась, чтобы накормить ребенка и чтоб у него было все необходимое. Но слава богу, он вырос на ее радость спокойным, добрым мальчишкой. Неплохо учился в школе, занимался спортом, да и ей по дому помогал, не ленился.
Но тут жизнь приготовила ей новое испытание — вернувшуюся дочь в положении.
-Нет, Оль, тут конечно моя вина есть, я не отрицаю. Где то я упустила ее, Настю то. Воспитывала значит неправильно, внимания может мало уделяла…
-Ага…Внимания ей мало. Да драть ее надо было, как сидорову козу, а ты все с ней нянькалась, жалела. Дожалелась вот…Тебя б теперь кто пожалел. — возразила Елене Викторовне подруга. А та вздохнула только.
-Ну видимо, Олечка, это мой крест…-Елена опять вздохнула тяжело.
-Ну крест это понятно. Но ты один то уже несла, то бишь Настю, потом еще Лешку. А второго внука тоже вынесешь?
-Нет! Нет, Оля! Я ей вчера сразу сказала — на меня не надейся! Если ребенок тебе не нужен, значит, он отправится в детдом! И без вариантов даже. Второго мне не вытянуть, Оль. Хотя Настя планировала мне и второго подбросить. Стала мне лепетать что то про долги, кредиты. Что, когда родит ей надо работать сутками, чтобы рассчитаться… Я даже слушать не стала. Сказала, что это не мои проблемы, мне вон одного Лешки хватило. Так тогда я моложе на десять лет была. Сейчас бы уже не потянула…
Они помолчали, думая каждая о своем, о женском. Ольга вздыхала, качала головой, потом сказала:
-Лен, ну ты правда что ль в детдом? Ты серьезно? Твой внук же или внучка…
-Оля, а как мне жить, как быть, а? Пусть рожает, кто ей мешает, только я здесь причем? Я Лешку воспитала и, заметь, назад ей его не сую. Но я что должна теперь до седых волос ее детей растить? А моя жизнь где, Оль? Мне пятьдесят только, а я жизни не видела — то пашу, как лошадь, то сопли детские подтираю…А если она потом третьего родит и мне притащит? — Елена Викторовна смотрела в отчаянии, чуть не плача.
Они еще немного посидели, глядя в окно. А за окном бушевало шумное лето, жизнь била ключом. Деревья в сочной зелени гордо несли свои ветки, солнышко словно подмигивало из за облаков, но на душе у Елены Викторовны была пасмурно и хмуро…
Она понимала, что маленький человек, который вот- вот появится на свет, он то ни в чем не виноват. И, не смотря на уверенность в своей правоте, чувствовала вину. А еще жалость к себе, к своей нерадивой дочери и безысходность… Такую безысходность, что хотелось просто выть, как та бездомная собака… От бессилия и злости.
И еще она знала, что плохо будет все — и если она возьмет этого ребенка и если пустит все на самотек.
И где выход, она не представляла…
Спасибо за лайк
