Февраль подходил к концу. Стояла оттепель, превратившая утоптанный слежавшийся снег в грязное месиво. Ноги то и дело оскальзывались, разъезжались.
Настя шла осторожно, мелкими шажками, выискивая глазами безопасные места. Наступишь в рыхлую хлябь, а под ней предательски спрятался лёд. От напряжения ноги одеревенели.
Перед крыльцом большого храма она неуверенно остановилась. Никто не заходил, не выходил. «Закрыто, что ли?» Настя переступала с ноги на ногу, не зная, что делать.
— Чего стоишь? Служба давно идёт. – Раздался за спиной женский голос.
Настя повернула голову и встретилась взглядом с невысокой, почти одного роста с ней, полной женщиной в цветастом платке.
— Не бойся. Пойдём. – И женщина стала тяжело подниматься по лестнице.
Настя последовала за ней.
— Ты крещёная? – спросила женщина со свистящей одышкой.
— Да. Я с бабушкой раньше ходила сюда, когда она ещё жива была.
— Умерла, значит. Царство ей Небесное. – Женщина остановилась перед деревянными, выкрашенными в тёмно кранный цвет, со стеклянными вставками, дверями. Вздохнула, успокаивая сбившееся дыхание. Потом открыла одну створку двери. Следом за ней Настя вошла в преддверие храма. Здесь было чуть теплее. На стенах висели плакаты с фотографиями из паломничества, висела доска с расписанием служб, объявлениями.
— Что случилось? – Женщина поправила сбившийся платок.
— Маму вчера на «скорой» в больницу увезли, – тихо ответила Настя.
— Случаем, не ковид? Будь он неладен. – Женщина коротко перекрестилась.
— Нет.
— А ну-ка, давай присядем. В храме служба идёт, нельзя разговаривать. Всё равно я опоздала. Рассказывай. – Женщина указала на приступочку, идущую вдоль стены, и первая присела на неё.
Настя послушно села рядом, напротив высокой массивной двери, ведущий в сам храм. Женщина, молча, ждала, не торопила. Настя подумала немного и начала рассказывать.
— Неделю назад у мамы поднялась температура, живот заболел. Вызвала врача из поликлиники. Врач сказала, что это ОРВИ, что если плохо будет, вызвать «скорую». Даже не осмотрела маму, ушла.
Мама пила таблетки, лучше стало, а температура всё равно поднималась. А два дня назад так заболел живот, что она стонала и даже кричала. Я испугалась очень, заставила маму вызвать «скорую». Она не хотела меня одну оставлять. «Скорая» приехала только через два часа. Мама всё это время стонала, а потом потеряла сознание. Я тормошила её. Она открывала глаза, а потом снова засыпала. — Настя всхлипнула и шмыгнула носом.
— Её увезли в больницу. Меня не взяли. Сказали, в ковидное отделение не пустят. Мы с тётей Любой, нашей соседкой, обзвонили больницы, куда привозят с ковидом. Но маму не нашли. Тогда стали звонить в обычные больницы. Оказалось, у неё лопнул аппендицит, ей сразу сделали операцию. Она сейчас в реанимации лежит. К ней не пускают.
Тётя Люба сказала, что нужно идти в храм и помолиться, свечку поставить. Они раньше с моей бабушкой вместе ходили сюда. Она сидит с маленьким внуком, не смогла со мной пойти. Вот я одна и пришла, а ничего не знаю, не умею. – Настя снова всхлипнула и провела тыльной стороной ладони под носом.
— Помоги, Господи. – Женщина вздохнула и перекрестилась. – Не плачь. Правильно сделала, что пришла. Господь ближе всего именно тут к нам, грешным. Любит он деток, потому как чистые души у вас, не испорченные ещё.
Две слезинки скатились по щекам, оставляя влажные тонкие дорожки. Женщина обняла Настю и прижала к своему боку.
— Не плачь. Операцию сделали, значит, мама твоя поправится. А зовут тебя как?
— Настя. Настя Любимова.
— Ох, какая фамилия у тебя говорящая. Любит тебя Господь. Годков одиннадцать тебе?
— Почти тринадцать, — обиженным тоном сказала Настя.
— Большая. Врачи сделали всё, что в их силах. Теперь жизнь мамы в твоих руках. Детская чистая молитва быстро до Бога доходит. А я тётя Маша. – Женщина снова вздохнула. – Ну что, пойдём, сердешная моя? – Она тяжело встала с приступочки, поправила платок.
Тётя Маша потянула на себя тяжёлую дверь, даже отклонилась назад. Настя проскользнула внутрь, и сразу её окутал знакомый запах ладана. Именно так пахло от бабушки. Дверь за их спинами плавно и бесшумно закрылась.
Вздрогнуло пламя свечей на позолоченном подсвечнике перед иконой напротив двери. Затрепетало, потрескивая, потом выровнялось. Тут и там горели островки зажжённых свечей, отражаясь в стёклах окладов икон. Народу в храме было немного. Будний день. Невидимый хор пел протяжно и красиво. И сердце Насти устремилось вверх, к своду храма, за высокими чистыми женскими голосами.
— Пойдём. – Женщина подвела Настю к прилавку небольшого магазинчика, где продавали свечи, книги, крестики, иконы и принимали записочки.
— Здравствуй, Наташа, — поздоровалась тётя Маша с молодой женщиной за прилавком. — Дай мне пять свечек. Сейчас ещё записочку напишем. Настя, вот ручка, напиши на листочке… — она продиктовала, что написать. – Сколько с меня? – обратилась она снова к Наташе.
— Ой, не надо, у меня есть деньги, — вступила Настя, заметив, что тётя Маша опустила руку в карман пальто.
— Деньги тебе ещё понадобятся. Да и не велики траты, — ответила тётя Маша и высыпала на тарелку горсть монет.
Она подводила Настю к разным иконам, показывала, как ставить и зажигать свечки. Потом остановилась перед иконой Богородицы с пухлым босоногим младенцем на коленях. Богородица склонила к нему голову, а смотрела печально на Настю. У них дома была похожая, только маленькая и бумажная, оставшаяся от бабушки.
— Сложи пальцы в щепотку и перекрестись. Сначала ко лбу приложи пальцы, потом вот сюда, — тётя Маша показала под грудь. – К правому плечу, потом к левому, где сердце. – Учила она Настю. – Теперь расскажи Богородице, что случилось, своими словами. Она всех ближе к заступнику. Попроси о скором выздоровлении мамы. Я отойду, смущать не буду.
В голове Насти путались мысли, перепрыгивали с одного на другое. Никак она не могла связно о чём-то подумать. Вдруг, словно кто вложил в голову правильные слова, подсказал, как и о чём просить надо. И полились они легко и свободно. Настя беззвучно шевелила губами, не отводя глаз от лица Богородицы.
В груди разлилось тепло, будто внутри разгорелось пламя свечи. Настя не замечала, что по щекам её бежали слёзы. Казалось, никого не осталось в храме, кроме неё. Но вот за спиной зашаркали, зашептались. Служба закончилась, народ потянулся к выходу.
— Вот, батюшка, эта девочка. – Послышался рядом голос тёти Маши. Настя оглянулась.
Перед ней стоял высокий молодой священник в тёмной куртке поверх чёрного одеяния. Кудрявые волосы шапкой покрывали голову. Аккуратная недлинная бородка, умные внимательные глаза. Тётя Маша стояла с ним рядом и подавала какие-то знаки. Не сразу Настя сообразила, что надо сложить перед собой ладошки лодочкой, одна над другой. Так делала бабушка.
Священник размашисто осенил её крестным знамением. Но слова его не доходили до Насти. Затем он положил свою широкую ладонь на её голову. Под тяжестью руки священника Настя втянула голову в плечи.
— Мария мне рассказала всё. Жаль, нет времени, нужно идти соборовать одного прихожанина. Ты только верь, и мама поправится скоро, – сказал он и широким шагом зашагал к двери, только чёрный подол развевался вокруг ног.
Настя зачарованно смотрела ему вслед. Люди останавливали священника, складывали руки, ожидая благословения. И он всех размашисто крестил.
— Ну что, страшно было? – вернула её на землю тётя Маша.
— Нет. Совсем не страшно, — прошептала Настя.
— Душа у человека всё понимает, чувствует. Вот только мы не слушает её. Своей волей живём. А как припрёт, бежим в храм, к Богу. Прости, Господи. – Тётя Маша вздохнула и перекрестилась. – Пойдём и мы. А может, ко мне заёдёшь? Я недалеко тут живу.
— Нет. – Настя резко замотала головой.
— Ну, как хочешь. Дай Бог тебе, дочка, и маме твоей, здоровья. Сподобит Господь, встретимся ещё.
Настя шла домой уже смелее, не боялась поскользнуться и упасть, словно кто шёл рядом и оберегал её путь от скрытых ледяных ловушек. Квартира встретила глухой тишиной. Тут же навалилась тоска по маме, которая отступила в храме. Есть не хотелось. Настя всё вспоминала пережитое, глядя на маленькую бумажную иконку на полке. Хлопнула дверь в соседней квартире, по лестнице затопали шаги. «Это от тёти Любы забрали внука», — догадалась Настя.
Она посидела ещё немного, накинула кофту и пошла к соседке.
— А, Настя, проходи. Хорошо, что зашла. Как ты? Как мама?
— Я в храм ходила, – и Настя всё рассказал тёте Любе.
— Вот и хорошо. И слава Богу. Давай пообедаем. Наверное, не ела ничего. – Мама твоя поправится. Обязательно. Не страшно одной? А то, хочешь, к тебе приду ночевать?
— Нет. Я не боюсь. – Настя упрямо тряхнула головой.
Пока была у соседки, держалась, а дома снова расплакалась. Пусто и тоскливо в квартире без мамы. Вспомнила, как женщина в храме сказала: «Верь и не сомневайся. Для Господа ничего невозможного нет». И засыпая, Настя снова шептала, просила Богородицу о помощи её маме.
А через день мама сама позвонила. Голос был слабый, словно издалека. Она шла на поправку, её перевели из реанимации в палату. А Настя рассказывала, как справляется одна, что скучает и ждёт.
Через две недели маму выписали из больницы. Настя с сыном тёти Любы на машине ездили за ней. Мама вышла к ним бледная и похудевшая, придерживая рукой живот. В машине, на заднем сиденье, Настя прижалась к ней, плача от радости.
Дома она помогла маме раздеться. Похвасталась, что вымыла полы, с тётей Любой они сварили суп.
— Какая ты взрослая уже. Спасибо, дочка. Вся душа по тебе изболелась там. – Мама рукой провела по волосам Насти.
— Что ты. Я же не одна была. Тётя Люба меня всё время подкармливала. А в храме… Ой, ты же не знаешь, что я в храм ходила, молилась за тебя.
Мама тихо и устало улыбалась, слушая рассказ дочери.
— А уроки не забросила?
— Ну… Две тройки получила. – Настя виновато спрятала глаза, уткнувшись в мамино плечо.
К вере приходят по-разному. Кто путём долгих исканий и сомнений, кто, как Настя, оказавшись в сложной ситуации, встретившись с болезнью самого близкого человека, со страхом за его жизнь.
Не дай Бог, потерять родных и близких. И всем нам в помощь молитва и Божья милость.
Спасибо за лайк
