Холодно, холодно, больно…Зябко… а ещё одиночество, одиноко, предали, растоптали, оттого и холодно оттого и зябко душа мёрзнет.
Холодно, холодно и больно…а ещё есть хочется….
За что он так? Всё для него делала, с матерью разругалась, ах, как она права была, когда кричала ей в лицо жёсткие, злые слова, нет же…доверилась.
Куда вот ей теперь?
Как жить?
Мать назад не примет, для неё мнение окружающих важнее жизни родной и единственной дочери, начнёт выговаривать опять что она такая же, как и отец, без царя в голове, без капли совести и здравого смысла.
А она не виновата, она просто полюбила, жарко со всей силы, от всего сердца.
Он давал то, чего не давали мать, отец, другие родственники.
Любовь, нежность, заботу и ласку.
Как мать понять не может, да не за плотским она бежала наслаждением, а за словами, что он ей говорил, за руками до невозможности ласковыми и нежными, что перебирали её волосы на голове, которую она, положив ему на колени, отдавалась всем нахлынувшим чувствам и млела, млела.
Не за тряпки, что купил он ей, одевал как куклу, да она и была для него куклой, послушной, угодливой, в глаза заглядывающей, а как стала та кукла не нужна, так и выкинул к чёртовой матери, надоевшую, приевшуюся, неинтересную.
Холодно, холодно, есть надо, есть, попробовать позвать кого-то. Сейчас, сейчас, аффф, афффууу, ыыыыииии, не получается. Сил нет. Холодно. Мокро, всё тело замерзло, сил нет двигаться.
Холодно, холодно и больно, что делать? А что делать? Выход один… что ещё остаётся…
Она бредёт тихонько вдоль по улице, опостылевшей улице, где когда-то шла с ним, счастливая, счастливая до бесстыдства.
А теперь? Теперь что?
Вон с шумом и смехом проехало ландо, весёлые, беззаботные, смеются и не знают, что они куклы…только куклы, которых сломают и выкинут…
Она бредёт тихонько, не поднимая длинных юбок, что метут грязную мостовую, она этого не замечает.
Ей холодно, душе холодно.
Выхода нет, к реке идёт.
Как все сломанные куклы.
Нет, не все конечно, кто -то приспосабливается, живёт дальше такой сломанной, находит себе покровителя, уже уровнем пониже потом ещё ниже и ещё, а в итоге выход у всех один…
Она пропустит все эти этапы, сразу…
Больно, ах как больно и холодно, зябко…
Ууууу, холодно, уууу, есть хочется, авуууууу, где все, отчего же так холодно…
-Макар, Макар, кого ты тама?
-Да постой ты, чернеет чего тось, авось бумажник кто уронил, а вдруг там документы нужные? Человек может ищет.
-Да какой бумажник, ну, пошли давай…
-Погоди Савёл стой говорю…Уууу, ты надоть, кутёнок, еле жив…
-Тьфу ты чёрт, кинь его в воду, идтить надоть, барин заругает.
-Мори мори, жив, жив щен -то, какую в воду, ополоумел ты, он ить живой. Потопили кутят-то, ить большенькие уже, глаза открыты, ну что за люди, трое вон болтаются у берега, стой, стой Савёл, достану, да прикопаю, ох изверги, а этот живой.
Накося, возьми за пазуху, подсунь, а я пока этих прикопаю, ну, бери говорю.
-Тьфу ты, мать твоя девкой была, на что мне эта дохлятина?
-Бери кому сказал…
Савёл побурчал на старшего брата, у которого кулаки поболее его головы будут, но кутёнка взял, обтёр его лопухом, сорванным тут же, положил за пазуху.
Надо же, и правда большенький уже, трясётся весь, эх, как говорил дедушка их, Макар Савельевич, нет страшнее на земле зверя нежели чем человек.
Кутёнок перестал дрожать, прижался к тёплому Савёлову боку.
Макар вылез из-под моста, и братья отправились далее по своим делам.
Теплее, теплее, это мамка что ли пришла? Почему есть не даёт? Авввуу, есть хочется…уууу…
-Чё он там? Спит?
-Вошкается чё то, может стять, хочет?
-Жрать хочет, голодный…мать тоже тама…ироды, чтоб их — Макар грязно выругался, — сейчас придём, у Варвары молоко возьму, напою.
Братья потопали своей дорогой, неспешно переговариваясь про злыдней, в человеческом обличье.
-Ну их, с этим городом, надо домой ехать, в деревню.
-Да, братка, а то деньги, деньги, заработаете мол. Нет уж, с волками жить по волчьи выть, боюсь кабы сами такими не стали.
-Не станем, братушка, вот доделаем работу у этого барина и домой, домой. Матушка правду говорила, что где родился там и сгодился…
-Гляди — ка братка, а чегой это тама?
-Игде?
-Та вона, ой ёёёкарный бабай, барынька какая -то, топиться что ли собралась.
-Тьфу ты нечистая сила, да что за день -то такой, а ну стой, я мигом.
Макар рванул на мост, бешеными скачками, успел схватить девушку в последний момент, когда та наклонилась низко, собираясь совершить своё чёрное дело.
-Да вы что? Вы что? Что такое удумали, а? Жених разлюбил, али что? Нечто это повод грех совершать?
-Я кукла, кукла, сломанная кукла.
-Эвона чё, сломанное починить можно, а мёртвое никогда.
Что удумали, ну? Что маменька ваша с батюшкой скажут? Братья — сёстры, что почувствуют? Нечто ни до кого нет дела вам? Аааайййяяяй, ну как так можно.
Слёзы, горячие жгучие наконец-то полились из её глаз.
-Ну-ну, милая, чего вы? Поплачьте, поплачьте, легче будет, бабушка помню Полюшке всегда так говорила, сестрица наша с Савёлкой, воон стоит, брательник мой, кутёнка греет…А Полюшки нет, нееет, давно, от тифа бедная, того…А вы…вы жить должны, Полюшка хотела, ой хотела…
А вы как? Ой, грешно это…
Идтить — то есть куда?
-Есть…на три месяца комната проплачена.
-Адрес-то помните.
-Да…
Девица назвала адрес.
-О, как, так и мы туда идём, идёмтя, идёмтя, барин, что на работу нас нанял ругать будет, опоздать могём, а он не любит, когда опаздывают. Звать — величать вас как?
-Вера…Вера Игнатьевна.
-Ну вот, идёмтя, Вера Игнатьевна, вы не горюйте, всё будет хорошо, всё позади. Он не бросит вас, не оставит милостью своей.
-Кто? — оживилась барынька, — Илюша?
-Какой Илюша? Господь Бог наш не оставит и не бросит, попросите его.
-Я просила, — упавшим голосом говорит Вера, — он не помог.
-Знать плохо просила — назидательно сказал Макар, — али не о том просила, он ведь как Господь-то наш, он видит, что человеку не надо это, плохо ему от этого будет, возьмёт и уберёт.
А человек что? Он ить, как болван, бьётся, бьётся в стену лбом, кричит, просит, на Бога ругается, отрекается от него, а понять того не может, что Господь лучше делает…
Человек потом поймёт, потом…
Даже может поблагодарит Бога -то, а может и нет, может решит, что это ему в утешение, мол за страдания его, а то, что это так задумано было и не подумает.
Что изначально так, а не иначе надо было, ждать надо было смиренно…
-Что же, по-вашему, получается плохо мне от Илюши было бы?
-А нечто хорошо? Вам уже плохо, а могло хуже быть, вовремя отвёл.
-Да куда хуже -то…
-Могло быть, не думайте, что вам само плохо, вон ему, например, — Макар кивнул в сторону брата, — та не, не Савёлу, щен у него там кутёнок, спасли сегодня.
В воде барахтался, жить хотел, злой человек, мать его и сестёр- братьев порешил, злой, чудовище…А этот зацепился за жизнь…Не знаю выживет ли, плохо ему, а вы говорите…
-Но он…он…
-Что? Животная? А чем отличается животная от человека? Нечто не так дышит? Не так есть — пить хочет? Думаете ласка ему не нужна? Любовь материнская? Ему ещё хуже тем, что он маленький, а ещё от людей зависит, мы для него боги, а мы с ними так…Эх люди.
Вон ваши комнаты, пришли мы барынька, идите и живите.
Помните Полюшку нашу которая жить хотела, да не смогла, а вы…
-Спасибо вам, Макар Савелий, спасибо…
-Та, за что спасибо…Живитя…
Она пошла к себе в комнаты.
Так, проплачено три месяца, что делать? Вернуться к матушке? Так поедом заест, что она умеет? Шить умеет, вышивать красиво, вязать кружево умеет, да так на что матушка критикесса знатная и то хвалила, а все восторгались.
Так, денег немного есть, нитки, коклюшки, иголки, булавки всё закупить надо, она ещё всем покажет она…Она…
Вера вдруг разревелась, понимая, что она только что чуть не сотворила, какой грех над собой не учинила.
Так Макар, что он там говорил по поводу щена…
Вера нашла братьев, спросила про кутёнка, уговорила каким-то неведомым чудом хозяина комнат оставить себе щеночка.
Разрешил!
Молоко нашла, где купить, слёзы вытерла, волю в кулак сжала.
Не получится если у неё задуманное, что же, домой к матери вернётся, право имеет полное.
Больше никому помыкать собой не даст.
И закрутилось, и понеслось.
Слава о чудесной рукодельнице разнеслась по всей округе.
Вот уже Вера Игнатьевна и получше апартаменты снимать начала, вот уже и квартирку себе прикупила, крохотную пусть, да свою.
С матушкой помирилась, та даже гордиться дочерью начала, портрет её маслом писаный у себя в гостиной повесить велела.
-Вера у меня эмансипЭ, — говорила матушка, — она в столице живёт, дело у неё, а собачка, Шмелик, ну что за чудо, что за чудо, кругом с Верочкой.
Она даже в знатные дома входит строго со Шмеликом, в корзиночке носит, а он сидит, понимаете, сидит такой, язычок розовый высунет, глазки бусинки свои выпятит и смотрит, миленький, а умный, а какой достойный, ой не могу…
Что? Взамуж? Да что вы? Верочка у меня эмансипЭ…
Вот уже большой цех у Веры Игнатьевны и квартира огромная, и почёт, и уважение.
Матушку с девкой Аннушкой, что в услужении у старой барыни сс малолетства к себе забрала.
Шмелик старенький уже, подслеповатый.
-Верушка, — говорит матушка, — может рассмотришь предложение руки Максима Агаповича? Не красавец, но достойный. Года- то идут, милая, деньги у тебя есть, всё налажено, даже магазин в Париже твои кружев закупает, а ты, ты Верушка у меня…Всё одинокая, ты прости милая, не долюбила тебя, в строгости держала, вот и подвернулся этот проклятущий…
Всё бы по- другому могло сложиться, это всё из-за меня, иииии, — плачет старенькая уже матушка.
-Да что ты, милая. Это не из-за тебя, а благодаря тебе.
Не переживай, матушка, Он так решил, Он так мою жизнь увидел на этом свете и помог мне в нужный момент. Не кори себя, вины твоей нет.
-Та, кто же это? Верушка? Нечто тайный покровитель какой?
-Бог, матушка…Бог…
Со временем Вера Игнатьевна открыла дом, где помогала вот таким сломанным куклам, как она была сама.
Сломанное можно починить, а вот мёртвое никогда, — помнила она слова Макара.
Вот и чинила души девушек, пристраивала их в дома на работу, либо к себе на фабрику брала.
Ванечку, мальчика, что одна из кукол с собой принесла, да не справилась с горем, ушла сердешная, Ванечку оставив, так Вера его н себя оформила, то-то матушке радость была, внучек, живой, настоящий, ну и пусть не родной.
И Вере радость, сыночек, Ванечка.
Отчество ему дала Макарович и крёстным отцом Макара взяла.
Многие удивлялись дружбе Веры Игнатьевны с простым мужиком, а потом как послушником Макар стал, так и бросили интересоваться.
Да, ушёл в монастырь парень, сказал, что сердце позвало, что так ему на роду написано.
Настоятелем стал, отцом Симоном стал зваться.
Ванюшка вырос Иваном Макаровичем стал, уважаемым человеком, добрым и душевным, понимающим.
А каким он должен быть, при таких-то родителях.
Спасибо за лайк
