После ночной смены

Ночная смена заканчивалась в семь утра. Иногда, если вся работа оказывалась выполненной, можно было уйти и пораньше, в полседьмого, в шесть. А сегодня вышло так, что меня отпустили в полпятого.

Я не спеша вымылся под горячим душем, переоделся. Посидел на скамейке возле своего шкафчика, с удовольствием ощущая сухую прохладу просторного помещения после горячих мыльных струй. Скоро здесь начнётся шум и толкотня: ночная смена будет смывать рабочую усталость, переодеваться в чистое, готовиться к отдыху.

Дневная – наоборот, станет надевать рабочее, завистливо поглядывая на тех, кому положен отдых до самого вечера. А пока кроме меня в помещении никого нет, да и мне пора на выход. Я потянулся, хрустнув суставами, с радостью ощущая своё крепкое, молодое тело, запер на замок свой шкафчик, и вышел в вестибюль.

Скорее бы добраться домой, может, Танька ещё будет в постели валяться, она любит проснуться пораньше, понежиться под одеялом, а потом уж вскакивать и спешить на работу. Если хорошо время подгадать, мы успеем по-быстрому получить удовольствие: она взбодрится перед трудовым днём, я, наоборот, расслаблюсь перед сном.

Пожилой вахтёр дремал в своей будочке, и я деликатно постучал в стекло, чтобы тот открыл вертушку, и выпустил меня во двор, через который надо пройти до проходной комбината.

Однако охранник меня не выпустил.

— Закрыто. До шести часов закрыто, никого выпускать не велено!

— Но я работу закончил, меня начальник отпустил!

— Это, мил человек, меня не касается, у меня свой начальник. И новая инструкция от него: до конца смены не положено, и всё!

Я понял, что спорить бесполезно: вахтёр, снабжённый чёткой инструкцией, никогда её не нарушит. Вот ведь досада, целый час ещё ждать! Можно ещё попытаться пройти через неработающие ночью цеха, путь там долгий, кружной, но беда не в этом: в их лабиринте очень легко заблудиться – как-то я шёл там с ребятами, которые знали дорогу, но сам толком ничего не запомнил.

Пока я размышлял, какой вариант выбрать, рискнуть пройти лабиринт, или сидеть и ждать шести часов, в вестибюль вышла Юля, медсестра. Хоть и довольно молодая девушка, но её уважали, и немного заискивали перед ней: докторша Валентина Степановна и она, в две смены, поочерёдно, дежурили в медпункте, оказывая при необходимости, первую помощь, а главное, проверяя водителей и тех, кто работал на сложном оборудовании. Артериальное давление, общее самочувствие, и конечно – трезвость и отсутствие «выхлопа» после вчерашнего.

У Юли, как и у Валентины Степановны, характер был железный, и обмануть их «Антиполицаем», жеванием сухого чая или лаврушки, и другими народными методами ещё никому не удавалось. Бесполезны также были и попытки уговорить или подкупить медработниц: рисковать хорошей работой (богатый комбинат часто платил премии, давал продовольственные пайки, льготные путёвки) никто из них не хотел.

— Ты домой, отработал уже? – спросила у меня Юля.

— Отработать-то отработал, да вот домой попасть не могу, — с досадой ответил я, показывая на закрытую дверь и дремлющего вахтёра.

— А чего через цеха не идёшь?

— Да там лабиринт такой… Я дороги не знаю.

— Ага, вот и хорошо. Подожди две минуты, я сейчас, сумку захвачу, пойдём вместе. Я дорогу-то знаю, но одна боюсь ходить…

Вскоре девушка вернулась в вестибюль, и мы отправились в поход по ночному комбинату. Надо сказать, что я понимал её страхи: огромные цеха освещались тусклым дежурным освещением, либо лампами с датчиками движения, причём настройка была ужасной – зачастую они включались и выключались, когда им хотелось, а не тогда, когда к ним приближались.

Вначале мы пытались разговаривать, но голоса звучали гулким эхом, метались по огромному помещению, отражаясь от стен и оборудования. В тишине идти тоже было жутковато, но всё же лучше, чем в отражающемся эхе. Казалось, мы шли много часов, хотя, на самом деле прошло не больше десяти минут. Вначале держались порознь, но почти сразу Юля придвинулась ко мне и взяла под руку.

Жутковатый полумрак, мечущиеся тени от наших фигур, вспыхивающий и гаснущий, или мерцающий тусклый свет создавали атмосферу таинственности, загадочности, казалось, что весь мир умер, и только мы двое остались живые, и теперь бредём неизвестно куда.

На каждом шагу я очень остро чувствовал Юлино тело – тёплая рука, сжимающая мой локоть, прижимающиеся при ходьбе бедро, холмик груди, который чувствовался при поворотах, будоражащий запах женской плоти — чисто вымытой кожи, мягких волос, выкупанных недавно в нежном шампуне. При этом мы были чужими, и разум отталкивал нас в разные стороны.

Но сильнее ощущался первобытный страх, заставлявший прижиматься друг к другу, и чувствовать взаимный зов и защиту.

— Скоро придём? – тихо спросил я, невольно нарушая это странное единение.

— Скоро, уже почти пришли, — ответила она ещё тише.

В эту секунду свет мигнул особенно резко, вспыхнул на долю секунды ярким бликом, и погас. Погас везде, это чувствовалось очень явно. Теперь наступила полная, глухая тьма, и Юля вскрикнув, инстинктивно прижалась ко мне, уткнувшись лицом в мою шею, обдавая её горячим прерывистым дыханием. Я обнял испуганную девушку обеими руками, и все преграды между нами рухнули.

Мы проходили мимо какого-то стола, когда погас свет, и сейчас оба, словно сговорившись, шагнули в его сторону…

Я почти не помню, что происходило дальше, как мы бешено впивались друг в друга губами в неистовых поцелуях, как я торопливо подсаживал её на стол, освобождал сокровенное, интимное, спрятанное от чужих, и она помогала мне, как мы соединились в умопомрачительном, болезненно остром и сладостном порыве, давя рвущийся наружу ликующий крик…

А потом внезапно свет зажёгся вновь – очевидно, авария была пустяковой. Зажёгся в тот самый момент, когда мы успели торопливо одеться и привести себя в порядок. Никто не произнёс больше ни слова, даже взглядом старались не встречаться.

Вскоре мы покинули лабиринт цехов, прошли через проходную, выбрались на улицу, и разбежались в разные стороны, не попрощавшись, и даже не оглянувшись. Не знаю, что было дома у Юли, но мне тогда повезло: позвонила Таня, сказала, что ей сегодня на работу пораньше, спросила, не забыл ли я ключи от квартиры.

Когда я пришёл домой, там никого не было. Снова принял душ, смывая с себя острый запах всего происшедшего, следы чужих рук и губ, тщательно вычистил зубы, отправил бельё и одежду в стиральную машину на усиленную стирку.

Достал из заначки полбутылки водки, выпил почти целый стакан, забрался в постель, и заснул глубоким, усталым сном. Таня ни о чём не догадалась, мы толком увиделись с ней только на выходных. Этот случай никак не повлиял на наши отношения, я по-прежнему любил свою жену и никогда не изменял ей.

На работе мы иногда виделись с Юлей, но сухо здоровались и расходились по своим делам, словно чужие. Очень скоро я окончательно стёр из памяти этот случай, укрепился в мысли, что действительно не изменял жене, просто от усталости мне однажды приснился яркий, сладостный, необычный сон, граничащий с явью.

А любой, даже самый реальный сон изменой не считается, правда?

Спасибо за лайк

Источник

Понравилось? Поделись с друзьями:
WordPress: 8.66MB | MySQL:66 | 0,304sec