Он каждый день ждал её, пока не понял, что она не придёт

— Ром, ты уже решил, что будешь делать летом? — Яна села на край стола, закинула ногу на ногу, сцепила пальцы в замок на обтянутой джинсовой тканью коленке. — Ты меня слышишь?

— Угу, — Роман, не отрываясь, смотрел на экран ноутбука.

— Что ты там читаешь? – Яна нетерпеливо качнула ногой.

А Роман не мог поверить своим глазам. Снова и снова перечитывал сообщение, кусая губы.

— Я могу уйти, если тебе не до меня. – Яна обижено надула губы. — Мне уйти?

Она целое утро прихорашивалась пред зеркалом. Подвела красиво глаза, надела узкие джинсы и белую футболку с надписью «Don’t worry, be happy!» («Не беспокойся, будь счастлив!») чёрными буквами на спине, как ему нравилось. А он даже не смотрел на неё. Яна спрыгнула со стола и, покачивая бёдрами, прошествовала через комнату, остановилась у двери и оглянулась. Роман всё также сидел перед ноутбуком, не замечая ничего вокруг.

— Я ушла! – В её голосе послышалась угроза и предупреждение, типа «ты ещё пожалеешь!»

Она взялась за ручку двери и последний раз посмотрела в спину Романа.

— Ну и, пожалуйста. – Яна тряхнула длинными светлыми волосами и быстро вышла, с силой захлопнув дверь.

Она спускалась по лестнице общежития медленно, ожидая, что Ромка выбежит, догонит, вернёт. Потом быстро бросилась вниз, закусив губу от отчаяния. Пронеслась пулей мимо вахтёра и выскочила на улицу, в объятия тёплого яркого солнца.

Роман даже не заметил, что Яна ушла, что она вообще была здесь. Он снова и снова перечитывал сообщение, всматривался в улыбающееся лицо на аватарке. Это была она – его мама. Изменившаяся, со следами прежней яркой красоты, которую пыталась вернуть с помощью щедро наложенного макияжа. Но это она. А ему казалось, что он забыл её лицо…

Пятнадцать лет назад он считал маму самой красивой мамой на свете. Может, она была не самой лучшей мамой, не ласковой, как хотелось бы ему, пятилетнему Ромке, но он любил её отчаянно и сильно. Её лицо действительно стёрлось из памяти, но он до мельчайших подробностей помнил тот день, когда видел её в последний раз.

Она стояла пред зеркалом высокая, стройная, в обтягивающем голубом платье. Шурф, шурф – щётка мягко разглаживала шелковистые блестящие волосы. Мама отбросила волосы на спину, тряхнув головой, положила на тумбочку щётку и посмотрела сверху вниз на задравшего голову вверх Ромку.

Что-то странное происходило тем утром. Она не торопила его, не одёргивала постоянно, чтобы побыстрее одевался, а то опоздают в садик. Не обзывала тормозом и лентяем, трепавшим ей нервы своей медлительностью. Она не спешила! И от этого в сердце Романа нарастала и тревога.

Он хотел, спросить, почему она нарядилась, разве они не пойдут в садик? Но мама снова повернулась к зеркалу, оглядела себя, провела ладонями по бокам платья, разглаживая невидимые складки.

— Ты готов? – Ему показалось, что её голос дрогнул, словно споткнулся.

— Мы идём в садик? – всё же спросил Ромка.

— Да. Только в другой.

Ромка удивлённо посмотрел на маму.

— Так надо, — с нажимом сказала она, пресекая возможные вопросы. – Пошли.

И Ромка пошёл, торопливо, стараясь не отстать от мамы. От того, что она не оглядывалась, поторапливая его сердитым взглядом, как раньше, тревога внутри нарастала. Что-то сегодня совсем не так, как всегда.

Они ехали долго на машине. Ромка видел в окно, как высокие кирпичные дома сменились двухэтажными, а потом деревянными. По краям дороги стояли сине-зелёные крытые беседки остановок.

Машина остановилась перед железными воротами большого трёхэтажного здания. «Совсем этот дом не похоже на садик», — подумал Роман.

Они шли по широкой дорожке к главному входу, где рядом с дверью была прибита синяя табличка, а не красная, как на его прежнем садике. Ромка не умел читать, а если бы умел, то прочитал бы, что это вовсе не садик, а детский дом.

Потом они шли по просторному длинному коридору с запахом молочной каши. «А где же дети?» — хотел спросить Ромка, но тут они вошли в кабинет заставленный шкафами с бумаги и толстыми папками.

— Здравствуй, Рома Ковалёв. – Пожилая седоволосая женщина внимательно на него посмотрела.

Он уловил то ли сочувствие, то ли упрёк в её взгляде.

— Ну что же. Думаю, вы успели попрощаться. Идите, – сказала она маме, мельком глянув на неё, и снова посмотрела на Ромку.

— Пойдём. Я познакомлю тебя с детьми. – Её рука была жёсткая и сухая.

Ромка вырвал свою руку и бросился вон из кабинета. В коридоре пусто, мама уже ушла. Только в воздухе витал еле уловимый запах её духов. Самый прекрасный – запах. Он нашел бы маму по нему, но жёсткая рука снова крепко ухватила его за запястье и повела куда-то.

— Мама! Мама! Пустите! – Вырывался Ромка, вдруг поняв, что мама предала его, бросила здесь, в этом большом доме.

Он дрожал от невыносимого одиночества и пустоты.

Его не интересовали игрушки, дети, с любопытством смотревшие на него. Он весь день простоял у окна, ожидая, когда на дорожке перед зданием покажется мама.

Он каждый день ждал её, пока годам к десяти не понял, что она не придёт. Её лицо подёрнулось дымкой, запах духов стёрся из памяти.

Учился он хорошо. Для мамы. Вдруг она всё же придёт, он не хотел расстраивать её. Он единственный поступил в институт. Ему дали комнату в общежитии. Непривычно было делить её только с одним соседом. В детском доме в спальне стояло шестнадцать кроватей.

Думая о маме, он всегда вспоминал тот последний день. Как она расчесывала волосы перед зеркалом, как они долго ехали, свою тоску и панику.

Он не искал её. Зачем? Она бросила его и ни разу не пришла навестить. А сегодня он получил короткое сообщение. И никак не мог разобраться, что чувствует, и чувствует ли что-то вообще. Он рассматривал её фотографию. Крашеные в грязно-рыжий цвет волосы с тёмной дорожкой у корней. Сильно подведённые глаза смотрят в объектив призывно, но не улыбаются, хотя ярко накрашенные губы растянуты в улыбке. Он снова прочитал её письмо.

Рома, здравствуй. Меня зовут Инна Ковалёва. Я твоя мама. Ты очень похож на своего отца, поэтому увидев твою фотографию в соцсети, сразу поняла, что это ты. Очень хочу увидеть тебя и всё объяснить. Ответь мне.
«Хочет увидеть. Надо же. А как я ждал её пятнадцать лет! Как мечтал её увидеть! Как хотел узнать, почему она бросила меня?» — кричало всё внутри Романа.

Сегодня в пять часов на набережной, в кафе Пингвин» — ответил он.
Он специально так написал, отстранённо и холодно. Пусть знает, что он не простил её. Пусть готова будет, что он не бросится к ней на шею от радости. Но он хочет, имеет право знать, почему она так поступила с ним. А может он вовсе не пойдёт туда. Да. Так лучше. Пусть напрасно ждёт, как он ждал её все пятнадцать лет.

Но любопытство пересилило, и Роман пришёл в кафе. Он сразу узнал её. Она обрадовалась, заискивающе ловила его взгляд. Когда она улыбнулась, он заметил, что сбоку не хватает одного зуба. Это бросалось в глаза, и он старался не смотреть на её рот.

Он не мог вспомнить, этими духами она пользовалась тогда или это другие. Надоедливый приторно-сладкий запах щекотал ноздри.

— Я рада, что ты пришёл. Ты хочешь есть? Что заказать? Я увидела в интернете фотографию с соревнований, где ты занял первое место, и сразу узнала тебя. Ты хорошо учишься?

— Я окончил школу. Учусь на третьем курсе института. Соревнования были четыре года назад, в детском доме. Много времени вам потребовалось, чтобы написать мне.

Он специально говорил грубо с ней, мстя за все обиды, за предательство. Она как-то съёжилась, постарела. Улыбка сползла с её лица.

— Так почему вы… ты бросила меня?

Она взяла в руки вилку и вертела её в дрожащих пальцах с длинными яркими ногтями.

— Я хотела забрать тебя, правда хотела. Мне было столько же, сколько тебе сейчас, когда ты родился. Твой отец… он бросил меня, когда тебе было несколько месяцев. Мы не были женаты. Родители мои в деревне. Я не хотела возвращаться туда. Было очень трудно. Мне нужно было зарабатывать на жизнь.

Мне хотелось замуж, иметь нормальную семью. Я познакомилась с… одним человеком. Скрыла, что у меня есть ты. Хотела сказать… Но как-то не получилось. Он умер два года назад. – Она замолчала, глядя на вилку в руке, положила её на стол и тут же взяла снова.

— Я виновата пред тобой. Ты сможешь простить меня когда-нибудь? У меня квартира есть. В общежитии, наверное, плохо?

— Лучше, чем в детском доме, — Роман прожигал её взглядом.

В нём нарастал бунт. Он не хотел даже про себя назвать её мамой. Ему хотелось встать из-за стола и уйти. Но не мог. Роман прислушался к себе. Где-то в самой глубине сердца шевельнулось забытое чувство к ней. Ей было трудно. А ему разве не трудно было остаться совсем одному? С такими же брошенными детьми?

— Ты можешь жить у меня. Мне не нужно от тебя ничего. Я работаю в магазине продавцом. Понимаю, тебе нужно время. Я жалею… – На её глазах выступили слёзы.

Роман не принял её приглашения переехать к ней, хотя в гости заходил. Он старался, всеми силами старался оправдать её, понять, и не мог, как не мог назвать её мамой. Никак не называл. Часто путался между «ты» и отчуждённым «вы». А она старалась угодить ему во всём. «Слишком поздно!» — хотелось крикнуть ему. Но он молчал и приходил снова. Иногда вместе с Яной.

Одному жить плохо. Нужно, чтобы рядом был родной, хоть и предавший тебя, человек. Роман смотрел на других женщин и не мог представить ни одну из них своей мамой. А глядя не эту, потрёпанную жизнью, с жёстким взглядом и жалкой улыбкой, он чувствовал родство, неподвластное никаким обидам и объяснениям.

«Когда до отчаяния сознаю, что я плохая мать, – начинаю впопыхах наверстывать упущенное, подлизываться и угождать. Но в этой профессии потери не наверстаешь»

Людмила Гурченко

Спасибо за лайк

Источник

Понравилось? Поделись с друзьями:
WordPress: 8.58MB | MySQL:60 | 0,297sec