Всё, что ни есть в нашем селе каменного: фундаменты, завозни, кладовые, подвалы, водокачки, силосные башни – все это хранит следы ударов кайла Игнатия Калашникова, линии, намеченные точным глазом мастера.
Каменщик, камнелом… Странное и подчас необъяснимое это чувство – привязанность к своему делу. Ну, можно, скажем, полюбить коневодство, лошадь – живое существо, каждая со своим нравом, со своим отношением к хозяину. Понятна любовь музыканта к гармоничным звукам, которые хватают за живое. Можно, наконец, понять привязанность столяра, сапожника, гончара – дело у них тонкое, довольно редкое и, если неплохо владеешь им, приятное, увлекательное. Но как можно полюбить камни? Как можно увлеченно ломать их и таскать на горбу? Не случайно же Сизифу избрали боги в наказание самую изнурительную и однообразную работу – катать в гору камень.
И тем не менее Игнат любит свое дело, даже тоскует по нему. Калашниковы испокон веку были камнеломами и передавали кайло от поколения к поколению, как монарший скипетр.
Игнатий рослый, ражий, широкий в кости. В молодости он свободно поднимал с полу одним духом колокол в четырнадцать пудов и четырнадцать фунтов весом. Снятый ретивыми безбожниками с нашей церкви, колокол этот долго лежал в колхозной пожарке, пока не угодил в утиль.
Как-то беседуя с Игнатом о житье-бытье, я шуткой напомнил ему:
– Теперь уж не бросить двухпудовую гирю через ворота?
– Смотря какие ворота, – ответил он уклончиво.
Однажды давним уж теперь теплым летним вечером «играли» деревенские парни в ограде у Калашниковых двухпудовой гирей. Больше всех выжимал и ловчее других, подбрасывая, ловил её за ручку сын Игната Колька, невысокий, но плотный и пружинистый малый. Игнат, видимо, собираясь ко сну, в исподней рубахе и в катанках сидел на крылечке, курил. Потом подошел к ребятам.
– Дай-ка мне, – сказал он, отодвигая сына.
И стал подбрасывать двухпудовку и ловко хватать её на лету то левой, то
правой рукой. Считать парням пришлось довольно долго. А после двадцать какого-то броска Игнат открыл калитку, посмотрел, нет ли кого поблизости, чтоб не зашибить, и, раскачав, запустил гирю через большие ворота… Смущенные силачи принесли её во двор, тихонько поставили возле поленницы, чтоб зря не маять, молча набросили пиджаки на плечи и отправились в клуб.
Игнат и на седьмом десятке довольно крепок, не оставляет своего каменоломного ремесла.
…Прежде всего – как ищут камень. В общем, довольно просто. На старых косогорах среди жесткой травы выступает на поверхность турфа – каменный рухляк, щебенка, которые и служат сигналом: «ищи здесь». Однако далеко не всякий найденный камень годится в дело. Чтобы найти настоящий, Игнатий обычно простукивает косогор ломом. Если камень неценный, «слабый», то лом пробивает его или стучит по нему глухо, как по дереву. Настоящий же, крепкий камень на постукивание отзовется характерным звоном.
Камень найден, можно приступать к разработке. Набор инструментов у каменщика несложен – кувалда, кайло, лом, железный клин, лопата и тачка.
Перед тем как брать камень, нужно оголить его, очистить землю. Неумелый работник не придаст этому значения. Откроет небольшое оконце, лишь бы показалась плита, и начнет бить с плеча до седьмого пота, пока не отбросит кувалду, вконец обессиленный. Невдомек ему, что пласты, огромные каменные слои, бывают нередко по пять-шесть метров диаметром, а тумбы, каменные чурбаны, почти такой же высоты.
А вот мастер не пожалеет времени, как бы ни спешил, раскроет пласт до последней щелки, вычистит каждую трещинку и только потом прикинет, как бить и что бить. Если это плита, он приподнимет её без особых усилий ломом, подложит осторожно камень и лишь тогда начнет крошить. Однако, чтобы отрезать у плиты край ровно, под лицевой, уложит камень на мягкую землю и так ловко стукнет, где нужно, что край отскочит, как после алмаза. Иначе можешь лист разбить в щебень.
Если это тумба, то и к ней можно подступиться, хотя и смотрит она «непрошибаемым» монолитом. У тумбы сбоку бывают послойные щелки. Наставляй в них железный клин и бей. А уж коль она действительно цельная, как отлитая, начинай «раскрой» с углов – все равно поддастся! Конечно, в этом случае желаемой формы камень получить трудно, но под фундамент для забутовки пойдет за милую душу. Булыжник – тоже в строительстве уважаемый материал.
Когда после выборки образуется траншея, камень доставать куда легче. Вокруг мастера стоят как бы каменные стены, сложенные природой. Каменщик снимает с них слой земли и начинает сверху пласт за пластом выламывать камень, дробить его соответственно назначению.
Игнатий обычно работает в открытых карьерах, но иногда и углубляется в гору вслед за слоем, образуя своего рода тоннель. Такая забойная разработка удобней тем, что меньше приходится откидывать земли, но зато при ней камнелом стеснен в движениях и, кроме того, над ним буквально висит постоянная опасность обвала.
Раньше случались обвалы и у Игната. Но за долгие годы мастер приноровился: если чуть запорошило, посыпалось – уходи по добру по здорову, садись в надежном месте и кури, пока потолок не рухнет. По словам Игната, земля «сама сказывает». Но с камнем опаснее. Этот не скажет. Недаром же говорится: молчаливый, как камень. Видишь, что навис, не надейся на его смирное поведение, убирайся сразу, не то ухнет – моргнуть не успеешь.
Игнатий работает в каменоломне не только летом, но и зимой. Чтобы заранее «загнать» тепло, делает он с осени своеобразный сарай, то есть закрывает карьер крышей, обычно соломенной, присыпая её сверху землей. Особенной теплоты, правда, не бывает, камни на морозе «накаляются» и даже в оттепели упорно держат низкую температуру, но все же, что ни говори, крыша над головой – великое дело.
Одевается Игнатий просто: шапка, фуфайка, брюки с двойными наколенниками (и все равно на неделю, не больше), катанки, на руках – голички, кожаные рукавицы без подкладки. Освещает свой карьер обыкновенным керосиновым фонарем «летучая мышь».
Как и у отца когда-то, у Игнатия в каменоломне чистота и порядок. Дело, конечно, не только в красоте, а прежде всего в удобстве рабочей обстановки и в безопасности.
Игнатий за свою жизнь брал камень во многих местах: и вниз по речке, где раньше работал его отец, и на урочище Мещанка, и под Сопкой. Последние годы ломает исключительно под Сопкой, которая находится километрах в десяти от села. Каждый день ходить или даже ездить на работу при таком расстоянии мало смысла, поэтому Игнатий ломает камень с ночевой. Закладывает в телегу лошадку, берет инструмент, запас хлеба, лука, яиц, молока, прочей еды и отправляется на неделю-другую. Живет рядом с каменоломней в землянке, которую сделал сам. Обогревается железной печью.
Люди случаются в этой стороне довольно редко. Разве иногда заглянет пастух, которому наскучило одиночество. Спутает лошадь в лощинке, присядет на каменной стене, спустив ноги в карьер, выкурит две-три папироски, поговорит о том, о сем, отведет душу и – ногу в стремя да к табуну. Но Игнат одиночества не чувствует. Да и трудно ныне себя почувствовать оторванным от мира: то машина протарахтит по дороге, сотрясая густой березняк, то самолет прогудит над Сопкой, а поднимись чуть повыше в гору, то и вовсе перед тобой предстанет, как на ладони, весь мир, обжитый людьми. С вершины видно не только Таскино, но и другие окрестные села: Кидрино – в низине под бором, Кочергино – на берегу стеклянной Тубы, Мурино – в зеленых садах. Даже Курагино виднеется за цепью крутых косогоров. Когда-то во все эти селенья увозили скрипучие подводы камень, извлеченный Игнатом из недр. Потом все чаще стал отказывать он соседям. Не справляется. Силы помаленьку иссякают, да и своему селу все больше нужен ценный строительный материал.
Житье под Сопкой неплохое – и черемша здесь, и ягода разная, и грузди, и охотиться можно. Только нет поблизости хорошего ключа с питьевой водой. Правда, Игнат нашел частичный выход. У подошвы Сопки, в лесной густой тени, установил он против овражка огромную воронкообразную плиту, найденную в карьере. После дождя в ней, как в чаше, накапливается вода. Когда она отстоится, то бывает светла настолько, что вполне годна для умывания, а при случае и для питья. По крайней мере, лошадь эту чашу «опрокидывает» одним духом.
Кстати, о форме камней. Описанная чаша – далеко не единственное чудо каменоломен. Игнатий рассказывал, что в молодости, еще работая вниз по речке, он собирал редкую коллекцию каменных изделий мастерицы-природы. Здесь были и сапоги, как настоящие, голенища гармошкой, и рюмки с хорошую ступу, и ружья с курками и даже с мушками, и пистолеты, и головы: комолые – лошадиные, с рогами – коровьи.
Под Сопкой же долго хранил он неповторимый каменный цветок. Лепестки его, синие, с желтым и белым, напоминали анютины глазки. Фиалкообразный венчик звенел, как колоколец.
Особая дымчатая синева камня говорит о высоком качестве его. Под Сопкой у нас залегает вообще отличный камень, в большинстве так называемый «сухой». В противовес ему бывает и «сырой» камень. Но из этого отнюдь не следует, что определения сухой и сырой соответствуют высокому или низменному месту, в котором он был взят. Как ни странно, сырой камень можно часто найти на вершине горы, на самом солнцепеке, и, наоборот, в низине, у реки или озера – сухой. Мало того, сухой камень нередко встречается даже в воде. Однажды Игнатий, спускаясь вслед за жилой, нашел отличный сиреневый камень прямо на дне речки. Чтобы добыть его, он был вынужден отвести русло в сторону и позвать на помощь жену, Евгению Ивановну, которая, пока он вынимал глыбы, отчерпывала ведром «нажимную» воду. Когда Игнат раздробил вынутый из воды камень, зернистый скол был абсолютно сухим.
Однако сырой – еще не значит плохой. Сырой камень, как бы запотевший от внутренней насыщенности влагой, может быть довольно крепким и твердым. Он годится не только для забутовки траншей под фундамент, но и для кладки стен.
И все же не везде можно без потерь один заменить другим. Во дворе у Игната стоит каменная баня, и каменка в бане – тоже каменная, настоящая. Едва ли более жаркую найдешь в деревне. Но жаркая – не единственное достоинство Игнатовой бани, в которой раньше мылся чуть не весь околоток – и Артемьевы, и Закутилины, и Кокуровы, и Будковы, и многочисленное семейство Савватея Щербакова с целой дюжиной ребятишек. Помимо особенности долго хранить тепло эта баня, сколько бы её ни натапливали, ни нажаривали, – никогда не бывает угарной. Пар в ней сухой, жгучий, но легкий. Секрет в том, что Игнатий поставил свою баню с тонким знанием дела. Он употребил на строительство особый, сухой и слоистый, плитняк. Слоистый затем, что, во-первых, что он обладает хорошей теплоизоляцией, во-вторых, не трескается от быстрой смены температур и не крошится. Это обстоятельство особенно важно для каменки. В каменку полагается класть не только слоистый, но и исключительно сухой камень, не дающий угарного пара, в отличие от сырого, который, сколько бы ни калили его, стоит поддать ковш-другой, неизменно отвечает коварной порцией СО.
И если прадед мой выдерживал по пять-шесть «поддач», перемежая их нырянием в прорубь (баня стояла на берегу реки), а отец в шапке и рукавицах поднимался на полок три-четыре раза, то это только благодаря тому, что в бане они держали благородный сухой камень.
И много еще загадок и тайн заключено в обыкновенных камнях, в этой, казалось бы, незатейливой, всем знакомой горной породе. При разработке карьера вглубь, перед последним слоем камня, за которым уже начинаются рыхлая земля, похожая на золу, и мелкий щебень пепельного цвета, встречается интереснейший минерал, который легко обманет внешним видом не только неосведомленного заказчика, но и малоопытного камнебойца. Красноватый камень, вполне крепкий на ощупь и даже звенящий под ломом, он, оказывается, совершенно не переносит влаги. Игнатий теперь наметанным глазом сразу видит такой и отбрасывает его, не размышляя. Но прежде чем приобрести эти знания, он тоже когда-то обжегся на нем. Наломал камня, наставил в штабеля и уже сообщил в колхоз, чтобы отправляли транспорт. Каково же было его удивление, когда, вернувшись назавтра к карьеру, он на месте каменных «поленниц» увидел расплывшуюся шаньгой крупитчатую массу, похожую на творог, только цвет у этого творога был иссиня-черным, как у картофельной мезги. Игнатий не поверил глазам, и у него уже было мелькнула мысль, не обокрал ли кто (хотя предмет для кражи, согласитесь, мало подходящий) да не посмеялся ли над ним вдобавок. Но когда вспомнил, что ночью прошел сливной дождь, его осенило: камень просто размок, разварился, как известка.
Под слоем этой обманчивой породы, как уже сказано, идет обычно еще один слой здорового камня, но уже последний. Он тоже примечателен в некотором роде. В пазах этого пласта, в щелях между плитами встречается особая бело-желтая или розоватая глина, мягкая и вязкая, словно лиственничная сера. Так вот, эта глина… съедобна! Во всяком случае, старые каменотесы считали её таковой. Она сладковата на вкус, на зубах не хрустит, как обычная, имеет приятный специфический запах, отдаленно напоминающий запах влажной плесени. Игнат помнит: возвращаясь с работы, отец частенько приносил из каменоломни, завернув в тряпицу, кусок такой глины и раздавал ребятишкам по колобку, как лакомство. И если случается Игнатию напасть на такую глину, он непременно кусочек-другой отправит в рот. Вкус её живо напоминает ему далекое детство, могучего отца и весь тот каменный мир, который окружал его с первых шагов жизни.
Как-то беседовал я с Игнатием Карпеевичем. Он только вышел из больницы. Случилось несчастье. После длительной оттепели вдруг разом заморозило. Камень обледенел. Да и инструмент скользким стал, насилу в руках удержишь. Вколачивал Игнат железный клин между тумбами, а он отскочи – да по ноге. Крепко садануло, без малого три месяца в районе отлежал, в больничной палате. Теперь ничего, отпустило, только чуть прихрамывает.
– Належался досыта, соскучился по камню. Собираюсь сходить поломать. Пора уж и себе плиту хорошую подыскать, синюю с белыми цветами, чтоб, если чего, так было что поставить в ноги на бугорке, – говорил он, невесело улыбаясь и поглаживая прозрачную бородку. А я впервые заметил, что глаза у него серо-синего, как камень на свежем сколе, цвета.
– Помощники-то есть?
– Бывают, да всё временные. Сын приезжал, дня три помогал, колотил. Потом Ермолай Попов пробовал. Два месяца продержался, а после потихоньку вернулся на ферму. Сейчас вот Ананька Жуйков просится поучиться. Мужик крепкий. Может, будет с него толк…
Project: Здравствуй, время! Author: Щербаков Александр
Спасибо за лайк
