Две женщины-матери. У них дочери-восьмилетки. Познакомились прошлым летом в деревне. У них много общего, кроме, так сказать, происхождения.
Одна родилась в деревне. Хорошо знает, как носить воду на коромысле – с колодца. Или стирать на руках. И полоскать. Мыть посуду в чашке. Готовить на обыкновенном очаге.
Особенно нужно упомянуть туалет на улице. Все это знакомо. Очень знакомо.
После школы уехала в город, получила высшее образование, вышла замуж и стала горожанкой.
В деревне не была много лет. И вот дочери исполнилось восемь. Закончила первый класс. У мужа случилась какая-то авантюра на работе. И он остался без отпуска. Поэтому жена с дочерью отправились месяца на два в деревню.
Дом стоял заколоченным. Пришлось засучить рукава и приняться за дело. Чистить, мыть, делать мелкий ремонт.
Даже возродили небольшой огород.
Вторая женщина из городских. Интеллигентная профессорская семья. Естественно, что деревню видела только по телевизору.
Вышла замуж за перспективного инженера. Он дорос до руководителя предприятия. Затем открыл собственный бизнес.
Когда дочери исполнилось восемь, случилась неприятность: бизнес накрылся. Причем со всеми вытекающими. То есть на хвост подсели криминальные элементы. Пришлось срочно избавиться от загородного особняка. И отдать много денег, чтобы спастись.
Летом, когда вокруг их дома рыскала тревога, когда было опасно появляться на улице, муж отвез жену и дочку в одну из глухих деревень. Снял на лето дом – обыкновенную избу. Спрятал их.
Есть такое выражение – погрузиться в родную стихию. Первая женщина – рано просыпалась. Причем в любую погоду. Если дождь, то можно сесть на крылечко под навесом и слушать капли: тук, тук, тук. Пахнет сырой землей, травой, еще чем-то сугубо деревенским. И слушать тишину. Душа должна впитать энергию непосредственной жизни.
Если день солнечный, то в избу можно не заходить. Только за мелочью. Готовишь в летней кухне. Наберешь щепок, принесешь дров, затопишь. Варишь овощной суп.
Овощи можно купить у соседей. И клубнику тоже можно купить. А зелень – своя, собственная.
Работа по дому – развлечение. Сходишь пару раз до колодца. Или даже больше. Потому что дочку выкупать надо. И чувствуешь, как поет песню здоровья позвоночник, как радуются руки. И плечи. Весь организм благодарит за нагрузку. А как приятно мыть посуду на воздухе. И ходить полоскать белье на небольшую речку.
У матери и у дочки дней за десять деревенской жизни появился румянец. Здоровый загар покрыл руки и плечи. И ноги.
Играли во дворе или на опушке – как ровесницы. И громко смеялись.
А вторая женщина прожила две недели. И заболела. Мужу пришлось приехать и увезти – с нервным срывом. И жена, и дочь – тягостное впечатление. Бледные и худые. Нервные и больные.
У женщины после благополучной жизни в особняке – шок. Кругом деревенская грязь. В жаркие ветреные дни пыль на дорогах – так и летит, так и летит. Ужасно в такую погоду идти за водой: пыль запросто попадет в ведро. И воду придется выливать.
Несешь ведро, позвоночник и все тело – на сторону. Руки безумно болят. Сколько ни ходи – все равно воды мало. Ни голову помыть, ни постирать.
Этот жуткий туалет, в котором мухи. А в ведре для грязной бумаги шмели поселились. У них там гнездо. Попросила мужика-соседа помочь. И он потребовал «за работу» бутылку.
Всегда грязные ноги, поломанный погубленный маникюр. Но главное не в этом. А в том, что на душе – тревога. Ощущение, что тебя списали, выбросили на помойку. Что ты оказалась на каторге, в женской колонии – на задворках жизни.
Они с дочерью проплакали две недели. Если тоскует мать, дочь всегда составит ей компанию.
Вялые, печальные, как пленницы.
Две женщины. Они ровесницы. Одного образования. И мужья у них тоже ровесники. И дочери с одного года.
Одна женщина дышит и радуется. Вторая как будто вдыхает отравленные газы, как на войне. Если бы ее муж не вывез, она бы запросто погибла. И это не преувеличение.
Неужели избалованность виновата? Или, может, презрение к деревне?
Спасибо за лайк
