Аля ревела белугой, размазывая тушь по пылавшим щекам.
— Как он мог? Я ему разве никто? Уехал с компанией на шашлыки. А меня не взяли, потому что не пью. Вот возьму и приеду к ним на базу сама. Возьму такси и уже там.
Алевтина всегда приезжала «плакаться в жилетку» к деду. Только с ним была близка настолько, что рассказывала обо всём, с самого детства. Ни родителям, а тем более брату никогда не доверяла настолько, а деду могла. Он единственный никогда не ругал, не укорял её ни в чём. А просто слушал. Все её восемнадцать лет.
— Дождь прошёл, да хороший какой — добрый знак! — дед, поглаживая свою седую бороду, смотрел в окно.
— Какой же добрый, ты чего? Как я теперь поеду в город обратно?
— А не поедешь, отдохнёшь, выдохнешь и утром со светлой головой в дорогу.
Иван Герасимович никогда не давал внучке советов напрямую, всё объяснял витиевато, образно, словно давая девчушке самой принять решение и разобраться в себе.
Вот и в этот раз под предлогом распутицы оставил внучку ночевать. Раньше дед Иван никогда так не поступал. Надо — поезжай. А тут, словно просил помощи у неба и оно ему помогло.
Утро выдалось туманным, сонным. Воздух напитался вчерашней влагой и висел в воздухе. Туман усиливался и скрывал всё, что находилось дальше двух метров.
Дед уже пил чай на веранде, сидя в своём кресле, когда Алевтина проснулась.
Она закуталась в одеяло и вышла к нему:
— Даже дышать тяжело.
— Влажно чуток, к обеду разъяснится, — утверждал дедушка, сделав глоток горячего чая.
Аля взяла со стола оладушек и налила себе чай.
— Хорошо, что выходной сегодня, тебе и торопиться не нужно. Мать звонила, я сказал, что ты у меня. Вот и отдохнёшь. А в воскресенье домой.
Аля сделала глоток чая.
— Сегодня хотела домой.
— А чего тебе в городе делать? — спросил дедушка.
— Так Андрюха там у меня.
— Ха. Видел я вчера слёзы, так это ты об Андрюхе? А я думал соринка в глаз попала.
— Де-да!
— Я внучка на полном серьёзе говорю. Ты же ко мне не за советами ездишь, а чтобы выплеснуть всё, опустошить себя. Но, видимо, пришло время и советы раздавать.
Дед немного помолчал, сделав глоток чая, и продолжил:
— Была у меня в юности зазноба. Ух, любил, сердце сжималось при ней так, что разорваться готово было. И вот поругались мы с ней, и я неделю к ней не наведывался. А потом решил, что не могу больше. Пришёл, а она другого уже чаем поит, пироги напекла. Вот выходит и вся любовь.
— А бабушка ваша, когда я с повозкой под лёд ушёл, пока коня вытаскивал, не побоялась, ко мне бросилась, вытащила. С себя одежду сняла, чтобы согреть. Жизнь спасла, последний километр по снегу на шубе волокла. Это мы с ней сено возили на продажу, отец её тогда заболел, вот меня и попросили. Не любил я её. А женился. Добрый знак это был. Если женщина ради тебя готова жизнью рискнуть, то лучшего друга по жизни и не сыскать. Так и вышло.
— Вот сижу я и думаю. Да если бы моя Любушка уехала в обиде от меня. Сыскал бы, тут же. Потому что не было другого человека ближе, моя она была. И не остановил бы дождь и туман не был помехой, ни друзья какие. Пешком бы пошёл. Сердце ни минуты не готово было бы ждать.
Аля тяжело вздохнула и посмотрела на небо.
— Где же взять такого как ты а, дедушка?
— А знак будет тебе добрый, вот и всё. Остальное суета и пустяки, внученька.
Они ещё долго сидели на веранде, пили чай и разговаривали. Туман спускался на землю, освобождая воздух от тяжёлых мыслей и дум. Зелень вокруг пила воду. И горячее солнце настойчиво пробиралось сквозь тучи — добрый знак — быть хорошей погоде.
Спасибо за лайк
